Прокаженный
Шрифт:
Дело Алексей Михайлович поставил на солидную основу — с рекламой по телевидению, пышными презентациями и сногсшибательным окладом для лоховатого директора новой фирмы, которая сразу шагнула широко — одновременно заложила пять домов-тысячников. В один прекрасный момент обнаружилось, что, кроме нулевого цикла, ничего не построено, деньги и руководство компании отсутствуют, и, естественно, поднялся грандиозный скандал.
Шумели обманутые граждане, крутились менты и репортеры, но только Цыплаков с Гранитным врубались в истинное положение вещей и победно улыбались: бабки давно уже были переведены в счет платежей за несуществующие материалы и оборудование буферной фирме, отконвертированы и лежали где им полагается,
Вася Гранитный о высоких материях не думал, а, прикинув как-то свою долю в общаке, попросился на вольные хлеба — проявлять свою бандитскую индивидуальность. Однако, отколовшись, он наведенные коны рушить не стал, честно засылая в цыплаковский общак свою долю малую, и не ошибся. Пока гекачеписты пытались повернуть историю России направо, а исполнительная власть вцепилась в глотку законодательной, Алексей Михайлович, держась подальше от политики, так приподнялся на цветметаллах, что даже стало удивительно, как это с таким счастьем он еще живой и на свободе?
Однако впадал в распятье он недолго и, правда, с трудом, но все-таки вписался в тему бензиновую, где в один большой клубок крепко сплелись госструктуры, менты, бандиты и деньги немереные. Помнится, удивился Алексей Михайлович как-то чрезвычайно, когда на разборку в Кириши прилетел боевой вертолет «серый волк», завис в пяти метрах от земли, конкретно направив стволы пулеметов на возмутителей бандитского спокойствия, и вопрос мгновенно как-то сам собой решился.
А еще более удивительная вещь приключилась где-то через полгода, когда сказали Цыплакову ласково: «Готовься, будешь депутатом». Он тогда по-дурацки спросил: «А вдруг не выберут?» И представитель бандитствующей прослойки с кликухой мрачной — Гнилой, заржав смачно, сказал, лыбясь как параша: «Не коси под вольтанутого, кент, за все уже замаксали. Прогоны никто не гонит — с долей не пролетишь».
А вот если кто и похож на вольтанутого, то это сам Гнилой — дерганый весь какой-то, будто мозги отморозил все на юрцах. Вон третьего дня примчался к Алексею Михайловичу как бешеный, было даже слышно, как внизу завизжали тормоза его «гранд-чероки», и, едва поздоровавшись, напрямую громко полюбопытствовал:
— Пересечься где можно с этим твоим, как его, Стеклорезом, ну который журналиста работал на прошлой неделе?
Ну как подобный кретин поднялся до такой высоты — просто непонятно, и, скорбно помолчав несколько секунд, Алексей Михайлович сказал брезгливо:
— Это не мой человек, сейчас позвоню, и будет ясность.
— Слушай, кент. — Гнилой придвинулся к Цыплакову вплотную, и обнаружилось, что одеколон у него хороший и дорогой. — Врубаешься, телка сидит «на фонаре», раздвинувшись, так я скину тебе заручную мокрую с бабками, а ты меня, корешок, отмажь, скомандуй сам Стеклорезу. — И, не давая Алексею Михайловичу слова сказать, хитро подмигнул и добавил: — Только просят еще калган приволочь, для коллекции видно, вот довесок еще кидают. — И, быстро шмякнув конверт и две толстые пачки зелени на депутатский стол, он оскалился и исчез.
Ясное дело, что родила его мама в феврале.
«…Во время учебно-тренировочного полета звена штурмовиков СУ-25 пилот ведомой машины, старший лейтенант Гавриленко Анатолий Ильич, 1970 года рождения, перестал отвечать на свои позывные „43“, а через несколько секунд, открыв огонь
Глава шестая
Когда прибыли менты поганые, Гранитный Вася цвиркнул с презрением и, оскалившись, двинул к себе, — от вида цветников его блевать тянуло. Забившись в свою нору, он скомандовал раскладушкам заварить паренку и, выслав их домой, впал в распятие.
Где-то в глубине почины страшно скомлило, на душе было пакостно, и некоторое время никаких дельных мыслей в скворечнник не лезло вообще. Проклиная лажовую снагу свою, Василий Евгеньевич забил косяк — дурь у него была классная, из Афгана — и, присмолив, затянулся, чувствуя, как от горячего дурмана боль медленно исчезает. Он запил дым крепким остывшим чаем и, представив зной Цыпы: «Ах, какой форшмак, надо ж так облажаться», внезапно смедиковал, что усатые фраера еще не перевелись на Руси. Всхизал он, выходит, беспонтово, лакшового нищак, и, чувствуя, как настроение поправляется, Гранитный начал лабать федуцию, план действий то есть.
Завтра же Битый надыбает подходящего лоха и, отвернув ему башку, доведет ее до нужных кондиций так, чтобы никто с фронта не срисовал, — вот он, калган майорский, а что подкопчен да у шатан малость, так целоваться с ним вроде бы никто и не собирался. Гранитный курнул еще и в целях экономии вызвонил по телефону обычному бригадира отмороженных, Глобуса, прозванного так за огромный, круглый как мяч, бритый под Котовского череп.
— Где вы, сироты казанские? — сурово спросил он подчиненного и, услышав шепелявый из-за выбитого спереди зуба голос: «В „Кишке“ зависаем», добавил назидательно: — Завтра поутряне отдай визит, и Битый чтоб был с тобой. Разжевал?
— Все будет елочкой, папа, — с энтузиазмом отозвался бывший уже изрядно на кочерге Глобус, и приятное общение на том закончилось, а Гранитный, крикнув громко: «Судак, заводи лайбу», докурил и, одевшись, запер дверь в свою нору.
Затем тихо, чтобы не врубился сидевший в офисе ночной сторож, звякнул на пульт и поставил ее на сигнализацию.
Под вечер стало холодать, и Василия Евгеньевича от зусмана даже затрясло, несмотря на итальянский меховой прикид, и он побыстрее нырнул в громко орущее паскудным голосом профессора Лебединского тепло салона. Президентский джип был классным: заделанный под лайбу Джеймса Бонда, он хоть и хавал бензину немерено, но пер мощно, как средний гвардейский танк, и, ведомый железной рукой бандита Судака, быстро доставил Гранитного до его апартаментов.
Ангажировал он двухуровневый номер люкс в гостинице «Чудо севера» и лично размещался в двух комнатах, оставляя холл и третью в распоряжении своего телохранителя. Пока Судак запарковывал джип, Гранитный неторопливо поднялся по мраморной лестнице наверх и, открыв свою дверь, с ходу кинулся наполнять ванну — его все еще трясло от холода. Вскоре в номер ввалился Судак и, бодро спросив:
— Василий Евгеньевич, ужин заказывать? — раздвинул улыбкой розовые с мороза щеки.
С трудом сдерживая внезапно возникшее горячее желание въехать чем-нибудь в оскалившуюся здоровенную физиономию подчиненного, Гранитный сказал сухо: