Проклятье Солнечного короля
Шрифт:
— Скоро.
— А… ему ты сказала?
— Хотела, но он уехал на стройку в Бекас. Не знаю, когда вернется. Я написала письмо. Как же все не вовремя. Почему родители решили так поспешно уехать? Мне кажется, это как-то связано с графом. Между ним и отцом произошло что-то в тот день, когда мы с тобой…
— Поссорились?
— Да. Родители обеспокоены. Особенно отец, и эта нервозность передается и мне. Знаешь, мне которую ночь снится один и тот же сон, словно я блуждаю в жгучем, едком тумане, зову родных, но никто не откликается, я совсем одна, совсем, совсем одна.
— Ты не одна. Я с тобой.
— И
— Я тоже очень этого хочу, — призналась Мэдди.
Девушки еще о многом говорили в тишине комнаты Мэл, и эта тишина убаюкивала, заставляла сомкнуть веки и погрузиться в сон. Но только для Мэдди это был сон, а Мэл снова погрузилась в страшный кошмар, о котором она рассказала подруге. Она снова блуждала в тумане, только сейчас он был черным и едким, от которого хочется кашлять и плакать, потому что жжет горло и глаза, такой он ядовитый… Но на этот раз в ее сне появился кто-то еще. Он звал ее, бежал к ней, и даже оказавшись рядом, в нескольких сантиметрах, она не смогла его рассмотреть.
— Мэл! Мэл! Очнись! — кто-то разбудил ее, освобождая от страшных тисков кошмара, но, едва очнувшись, она оказалась в новом. Ее дом горел. Он еще не был полностью охвачен пламенем, а вот сарай, расположенный буквально в полуметре от крыши полыхал. Повсюду был тот самый едкий туман из сна. Она хотела подняться, бежать в дом, но кто-то остановил ее.
— Нет! Стой!
— Отпустите, отпустите!
— Нет!
Она с трудом различила мужской силуэт, так сильно жгло глаза. И только голос выдал его.
— Лежи, ты наглоталась дыма.
— Граф? — удивилась она его появлению, и тут сообразила, что она одна на улице, а семья все еще где-то там, в доме, полном дыма. — Мои родители, Уилл, Мэдди? Пожалуйста, пожалуйста, граф, я не могу их потерять… Они сгорят, сгорят в огне.
Она умоляла, плакала, и все время пыталась вырваться из железной хватки графа Айвана.
— Хорошо. Я пойду внутрь, но ты будь здесь. Жди меня. Не смей туда ходить, поняла?
Он дождался, когда она кивнет, когда осознает все то, о чем он ее просит, и только тогда пошел спасать людей из задымленного здания. У порога он споткнулся обо что-то. Тело. Бертран, а у лестницы лежала Генриэтта, прикрывая собой маленького Уилла. Он стоял посреди гостиной, смотрел на них, на них всех, и ничего не делал. Просто стоял и смотрел, пока снаружи не послышался какой-то шум, кажется, выбили стекло, кто-то закричал, а он все смотрел и смотрел на них и зажимал нос мокрой тряпкой. Это не было удачей, или роком судьбы. Это был злой умысел, его умысел, страшный план, рожденный сознанием. И он воплотил его в жизнь, как если бы речь шла о деньгах.
Мэл будет убита горем, ей не на кого будет опереться, только ее спаситель, добрый друг, так вовремя подставивший плечо. Но, зная Мэл, спасение собственной жизни ее бы не волновало, а вот брат, мальчишка… он ему еще пригодится.
Граф подошел к леди Генриэтте, выхватил из ее рук мальчика и понес к выходу, оставив родителей задыхаться уже в занявшемся пламенем доме.
— Не волнуйтесь, мой друг, я позабочусь о них. Разве не так должны поступать настоящие друзья? — прошептал он, переступив через Бертрана.
Мэл казалось, что
— Его надо осмотреть.
— А родители?
— Они все еще внутри, — ответил он, не глядя ей глаза. Ему невыносимо было видеть эти полные слез глаза, потому что каким бы чудовищем он не был, она не должна была этого увидеть, кто угодно, но только не она. — Я схожу, — выдохнул он и снова вернулся в дом, зажимая нос и рот рукавом.
Они успели вынести из горящего дома только леди Генриэтту, и то, ее состояние было настолько плачевным, что доктор Харрис не давал никаких гарантий. Ситуация осложнялась еще и тем, что Уилл надышался угарным газом и его легкие медленно умирали от яда. Мэл металась между ним и матерью всю ночь. Помогала доктору всем, чем могла, в один миг повзрослев на несколько лет. И только когда мама пришла в себя, открыла глаза, она смогла облегченно вздохнуть, надеясь на лучшее.
— Как Уилл? — спросила мама, когда доктор осмотрел ее и объяснил, что произошло.
— Мама, мамочка, — шептала Мэл, боясь прикоснуться к обожженным волосам, женщину терзала сильная боль, все тело словно и сейчас горело в огне. И теперь, глядя на дочь, леди Генриэтта вдруг осознала, что имела в виду Пресветлая богиня. Забрав дар Мэл, она лишила себя шанса на спасение.
— Неужели все это было неизбежно? — прошептала она, падая в полуявь-полусон.
— Что? Что ты говоришь? Тебе больно, чем я могу помочь? Мамочка, только не умирай, пожалуйста, не оставляй меня одну.
— Ты должна быть сильной, храброй, ради брата, — откликнулась леди Генриэтта. — Пообещай мне, обещай мне, что будешь осторожна. Пообещай, что твой чистый разум, твое доброе сердце не очерствеет со временем, обещай, что будешь заботиться о брате, и о себе.
— Я обещаю, мама, обещаю. Пожалуйста, помолчи. Тебе нельзя говорить.
Но леди Генриэтта не могла молчать, как она могла молчать? Ведь у нее осталось так мало времени. Она уже чувствовала это, приближение смерти, но боги, как же сильно она хотела жить, не ради себя, ради своих детей, неужели судьба может быть так жестока?
— Пообещай мне, что никогда не выйдешь замуж за него. Пообещай, как бы сильно ты не любила. Обещай, обещай мне.
— За кого, мама?
— Это бред. Она умирает. Мозг путается от жара и агонии.
— Доктор, но неужели ничего нельзя больше сделать? Пожалуйста, доктор, спасите, спасите ее.
— Пообещай мне, — твердила женщина. — Пообещай, что никогда не выйдешь за Солнечного короля. Он тебя погубит, слышишь, слышишь? Пообещай!
— Мама, пожалуйста, не говори…
— Пообещай! — крикнула она, на мгновение придя в себя, словно и не она вовсе несколько минут назад металась в агонии, схватила дочь за руку и сжала с такой силой, что та вздрогнула. — Обещай! Моей памятью, обещай!