Проклятие Пифоса
Шрифт:
Ведь ярость Аттика была направлена и на него тоже.
Капитан выпрямился, снова сосредоточившись на обзорном экране. Гальба же уставился вперед. Он смотрел на своих боевых братьев и видел ярость в каждом из них. Ледяной гнев забирал надежду, сострадание, мечты о единой галактике и даже саму тягу к ним. Он делал их хрупкими, обращая их былую сдержанность в тончайший лед, а затем разбивая на мириады мельчайших осколков. Взгляд Гальбы остановился на Даррасе. Лицо сержанта еще сохраняло человеческие черты и сейчас выражало то, что скрывала недвижимая невозмутимость Аттика — подстегиваемый яростью голод.
Уничтожение «Калидоры» нисколько не
Но не мог. И он не ошибался.
Ярость, что пропитала воздух на мостике, что пронизала его сердца и кости, что гулко отдавалась в палубах и стенах корабля, стала новым духом легиона. «Вот, — думал Гальба, — в кого мы превратились». В нем еще осталось достаточно человечности для того, чтобы чувствовать сожаление. И слишком мало, чтобы не знать, что это чувство пройдет.
Когда ночь Гамартии была усеяна двумя сотнями мин, Аттик объявил, что их миссия завершена.
— Уводи нас по безопасному маршруту, — поручил он Эутропию. — И набирай скорость для перехода.
— Как прикажете, — отозвался рулевой.
«Веритас феррум» начал разгон. Варп-двигатели набирали энергию. Когда пришел срочный сигнал от астропатического хора, Гальбу это нисколько не удивило. Аттика, полагал он, тоже.
Никого не удивило.
— Капитан, — из главного вокс-передатчика в центре мостика раздался голос Эрефрен. — Отмечаю массивное перемещение в варпе. Очень близко.
— Благодарю, — сказал Аттик. — Навигатор, мы полностью в ваших руках. Каким бы интересным ни был эксперимент по межпереходному столкновению, я бы предпочел не проводить его на моем корабле.
— Вас понял, капитан, — отозвался Штрассны. Он плавал в баке с питательной жидкостью, изолированном от любых сенсорных сигналов, на вершине командного острова ударного крейсера. Черный пластальный купол, прикрывавший его, внешне напоминал отражение пси-ока самого навигатора. Долгое время настроенный на Астрономикон, теперь этот глаз будет искать аномалию Пифоса. Но прямо сейчас перед ним стояла задача подвести корабль к точке Мандевилля, готовой исторгнуть вражеский флот.
Эутропий принял координаты, переданные Штрассны. «Веритас феррум» набрал скорость, оставив минное поле позади.
— Ждать моей команды, — приказал Аттик. Гололитические экраны по обе стороны командной кафедры показывали лишь пустоту вокруг корабля. — Сержант Даррас, как только появится враг, доложить мне об этом.
— Так точно, капитан. — Даррас даже не взглянул на отремонтированный блок ауспиков.
«Мы все об этом узнаем» — рассудил Гальба.
И оказался прав. Ткань пустоты разорвалась неподалеку по левому борту ударного крейсера. Трещина вспыхнула кошмарным не-светом. Цвета, что были звуками, и мысли, что были кровью, хлынули наружу. А за ними последовали корабли. Переход казался бесконечным. Суда одно за другим выходили в пространство системы. Все вокруг озарилось фиолетовым светом Детей Императора — миазмами
— Вперед, — коротко бросил Аттик.
Палуба завибрировала от знакомого рокота варп-двигателей, выходящих на критическую отметку. Набатом заголосили прыжковые сигналы. Ведущие корабли флота начали разворачиваться в сторону Железных Рук, но к тому моменту, когда они закончат разворот и ринутся в погоню, «Веритас феррум» будет уже далеко.
А сами предатели окажутся в минном поле.
— Жаль, что мы не можем пожать плоды наших стараний, — сказал Аттик. А затем открылся второй разрыв, агония реальности заполонила весь экран, и «Веритас феррум» нырнул в эмпиреи.
— Вопрос не в том, — сказал Инах Птерон, — бросятся ли Дети Императора за нами в погоню. Разумеется, бросятся. Вопрос в том, смогут ли они отслеживать наши перемещения.
Кхи’дем хмыкнул. Двое космодесантников шагали вдоль смотрового зала. Он был построен с расчетом на тысячи человек — полный личный состав роты вкупе с гостями из других легионов. Но после Каллиниды им больше не пользовались, и Кхи’дем сомневался, что Железные Руки когда-либо вернутся сюда вновь. Экипаж «Веритас феррум» потерял слишком многих. Сначала всех ветеранов и старших офицеров, когда Феррус Манус вместе с элитой каждой роты отправился на бой с Хорусом, после — еще свыше сотни храбрых воинов в результате катастрофического урона и разгерметизации целого отсека корабля в ходе битвы в системе Исстван. Любое собрание в этих стенах теперь казалось бы ничтожным, ибо над пришедшими довлела бы гулкая пустота необъятных просторов и горькая память о тех, кого больше нет. Согласно корабельному журналу, с катастрофы на Исстване V прошло всего несколько недель, а в зале уже воцарилось запустение. Стальные канделябры под сводчатым потолком больше не горели. Единственным источником света остались параллельные люмополосы, очерчивавшие широкую аллею на мраморном полу. Знамена славных побед терялись в тенях. Вскоре после прибытия на «Веритас» двое легионеров обнаружили, что они и их немногие выжившие братья могут в свободное время приходить сюда и спокойно общаться. Кхи’дем ни разу не видел здесь никого из Железных Рук.
— Сержант Гальба сообщил мне, что навигатор проложил витиеватый маршрут по имматериуму, — сказал Гвардейцу Ворона Кхи’дем. Его голос глухо отражался от стен. — Если враг не использует аномалию в качестве маяка, что маловероятно, то мы оторвемся от преследователей.
Птерон на секунду задумался над сказанным.
— Разумная тактика.
— Согласен. Но дело ведь не только в этом.
— Нет. Мы слишком долго оставались в системе. Без серьезных на то причин.
— Мы — нет, — поправил Кхи’дем. — Они так решили. Мы с тобой здесь гости незваные.
Птерон коротко и горько усмехнулся.
— Как думаешь, наше участие в этом рейде задумывалось как знак благосклонности или оскорбления?
— И того, и другого, полагаю. Зависит от того, когда об этом спросить капитана Аттика.
— Ты считаешь, он не в ладах с самим собой?
Кхи’дем на протяжении десятка шагов размышлял над ответом.
— Я не уверен.
— Как и я, — мягким голосом поддержал товарища Птерон. — Независимо от успеха нашего бегства, меня беспокоит решение заложить мины. Эта тактика неразумна. Аттик прав насчет стратегического преимущества Пифоса. Но он рисковал потерять нечто критически важное ради сомнительной победы.