Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
– А у вас глаза желтые, – осоловело отметила, сглатывая слюну.
Как истинная дикая вирра, я, кажется, снова мечтала его сожрать. А еще над Килирой хихикала!
– Снова? – вздохнул удрученно.
– Вы что, совсем это не контролируете? – подивилась золотистым радужкам, в которых вполне могла бы поймать свое отражение, если бы способна была сейчас сфокусироваться.
– Побочный эффект, – пожал плечами Даннтиэль и, горестно вздохнув, добавил: – Очень дурная наследственность. Вас это сильно смущает?
– Нет, я… почти привыкла.
– Так, господа безбилетники,
В доказательство «нащупанного» он потряс свежим томиком в бордовой обложке. Книгу я узнала без труда: сама вечно залипала на полке с биографиями великих ученых. Особенно на этой, в которой была и мамина.
– Ваша мать, если не ошибаюсь, принадлежала к тэль Лаэлям? – бормотал док себе под нос, просматривая содержание относительно современной книги. – Диковинный род, старинный. Я в свое время писал научную работу для журнала, ссылаясь на ее труды. Очень любопытные исследования в области контроля и медикаментозного подавления магической сути…
Док, не глядя по сторонам, прошелся до своего стола и плюхнулся точно в кресло.
– «Лаура тэль Лаэль, ведущий ученый последнего десятилетия в области магической медицины, отважный борец с иномирскими хворями, широкий практик и бесстрашный экспериментатор», – зачитал бегло Граймс, найдя искомую страницу. – Моя, в каком-то смысле, коллега. М-да… и как истинный целитель – пусть не полевой, а лабораторный – она знала, когда нужно «резать». Вам было четырнадцать, когда вы лишились матери после трагического случая?
– Как вы дошли до этой дикой, но потрясающе занятной идеи, Граймс? – хмуро прохрипел сир Райс, грозовой тучей нависая над плечом целителя.
– О, все просто: если дар девчонки не проявился при поступлении, значит, его заблокировали раньше, – бубнило себе под нос «светило медицины». – А кто, как не великий ученый-экспериментатор, мог приложить руку к подавлению сущности собственного дитя? Папаша ваш, насколько я понял, весьма скромных талантов, мисс Ламберт?
– В-весьма… – выдохнула ошалело.
– Первые зачатки магической предопределенности появляются в период… кхм… созревания. Могу я спросить, милочка, вы с матушкой часто ссорились в последние дни ее жизни? – деловито уточнил док, шумно захлопывая книгу. – Может, были еще какие-то признаки пробуждающейся женственности?
Я зажмурилась, отказываясь впустить в себя воспоминания. После них всегда приходила боль – тихая, тягучая, саднящая в области груди.
Мы, действительно, много ругались из-за мелочей. Во мне бушевали проснувшиеся гормоны, и раздражало решительно все – от розовых рюшей, которыми мама вдруг украсила интерьер спальни, до ее нового увлечения пичкать меня «полезными тониками» собственного изобретения.
***
Солнце ужаленной россохой прыгало по глянцевым крышам дворца. Дом наш находился на приличном расстоянии от королевского двора, но макушки башен так ярко сияли, что даже здесь оставались доминантой
Вот из маминой лаборатории в Хитанском центре магических исследований можно было даже эмблемы на форме стражей рассмотреть. Почетный караул пересчитать, перышки в платьях фрейлин поразглядывать… Но там, в лаборатории, у меня обычно хватало иных занятий, так что на чепуху я время не тратила. Там нам с Фиджем доставались самые вкусные крекеры и самые интересные книги «на усвоение».
– Завтра опять поедем в центр, – объявила с важным видом мизауру, коричневым клубком с несоразмерно большими ушами свернувшемуся на моих коленках. – Выпрошу у мамы что-нибудь о темной изнанке. Вдруг ты не самое главное исчадие в Эррене, мм?
В поле зрения пробралось что-то раздражающе розовое… И я резко задернула невозможную штору, отгораживая нас с Фиджем и томиком «Классификации миров по Сеймуру» от прочей зефироподобной комнаты. «Глазовыкалывательный» декор мама притащила вчера. Мы так крепко поссорились, что мизаур даже язвить на эту тему не решался.
– Ты меня до сих пор не простила, Эйвелин? – раздался голос по ту сторону шторы.
– Мам, повторюсь: это глупо выглядит. Мне уже не девять, – профыркала, удрученно понимая, что на новый виток споров меня сегодня не хватит.
Да и поздно: Долия расстаралась и уже все пространство упаковала в розовые кружева. Стыдно будет теперь звать в гости подруг из магшколы. Не то чтобы у меня их много было, но с таким кошмаром и те, что есть, разбегутся.
– Не спеши взрослеть, девочка моя. Не спеши, – кажется, она всхлипывала, хотя за мамой такого обычно не водилось. – Что бы они ни думали, а ты у меня еще слишком маленькая… для такого.
Она одернула штору, нашла ладонями мое лицо и подняла к себе. Всмотрелась пытливо в разгоряченные щеки и покрытый испариной лоб, ласково стерла мелкие соленые капли. Из-за гормонального взрыва в организме я теперь все время потела и постоянно хотела пить.
– Для какого такого? – нахмурилась, откладывая на подоконник «Классификацию».
– Для всякого. Вот, попробуй это. Должно купировать хотя бы на время… А при большой удаче – и навсегда, – она сунула мне в руки новый то ли тоник, то ли взвар, и я с опаской сжала губы. Предыдущий по вкусу и запаху недалеко ушел от сушеных дедовских носков. – Пей, Эйвелин.
Я послушно опустошила склянку, все еще ощущая вину за вчерашнюю истерику из-за глупого интерьера. Мама не желала признавать мое взросление. Дай ей волю, обложила бы куклами и раскрасками. Это было обидно и несправедливо, но не давало мне права орать на весь дом.