Проклятые земли Трэурана
Шрифт:
— Надо, для Альдо. — смягчившись объяснила Лиара. — Только корову или коня не тащите, они не влезут. Надо помельче кого, но не сильно мелкого.
— Ладно, животное так животное. — Коэн, направляясь к двери, махнул рукой Стигу и Марату.
— Легко сказать, да трудно сделать. В городе животину мало кто держит, даже пса паршивого не сыщешь, дорны их жрут похлеще поросятины. Разве на рынке глянуть, может найдем кого. — Марат почесал затылок и побрел за Коэном.
— Я останусь. — решительно заявил Стиг и, словив вопросительный взгляд волшебницы, добавил. —
— Пусть остается. — коротко кивнула Лиара и выжидательно посмотрела на дверь.
— Меч надобно оставить, нельзя с ним. — Марат окликнул Коэна. — Загребут, ежели на патруль наткнемся. Такие порядки.
Коэн нехотя положил клинок и, бурча под нос проклятия, вышел на улицу.
Едва дверь захлопнулась, волшебница взяла за руку Стига и немигающим взглядом посмотрела ему в глаза:
— Не буду врать, дело плохо, но у меня есть одна мысль. Если не выйдет, то нам придется…
— Выйдет. Я не знаю, о чем ты, но все выйдет. — лицо Стига передернула гримаса мучительной боли.
Альдо снова глухо застонал. На его подбородке и щеках смертоносной паутиной разрастались черные прожилки недуга.
Лиара вытащила из сумки остроугольный белый камень и сосредоточенно принялась что-то рисовать на полу.
Ослепительный солнечный свет озарял унылые улицы Даграда, тщетно пытаясь добавить им ярких красок.
— Куда теперь? Где этот рынок? — Коэн по привычке проверил в порядке ли меч и, схватив рукой воздух, зло ругнулся.
— Там где и везде, на рыночной площади. — Марат, пожав плечами, зашагал вперед.
Передвигаться полуразрушенными улицами Даграда было весьма непросто. Иногда заросли мертвых деревьев становились настолько густыми, что, казалось, будто прямо посреди города раскинулись владения Сумеречного леса. Однако, ближе к центру, вырвавшаяся из недр земли чаща заметно поредела и лишь кое-где посреди дороги чернели гладкие спины исполинских корней, небрежно подпиравших просевшие стены домов.
Внезапно откуда-то спереди послышались крики толпы. Иступленные, разгневанные и одновременно радостные, они пьянящим вихрем неслись опустевшими улицами города.
С каждым шагом этот бушующий поток самых низменных эмоций и порывов, присущий лишь сбившемуся в стаю скопищу разумных существ, усиливался, завлекая своим первобытным, брутальным призывом всех, до кого доносился.
Любой, кто хоть раз столкнулся с этой глубинной, чистой страстью толпы, уже никогда не мог ее спутать ни с чем иным. Это жажда… Неутолимая, пьянящая… Жажда крови!
На площади, посреди волнующегося моря голов, одержимых единым, упоительным желанием узреть смерть в такой устрашающей, но безопасной близости, возвышался залитый засохшими пятнами крови эшафот. Деревянные, потрескавшиеся балки помоста, уродливо ухмыляясь широкими трещинами, терпеливо ждали свежих, пропитанных отчаянием и болью узоров, которые вскоре дополнят отвратительное бурое полотно, написанное безжалостною рукою палача.
То там, то здесь, меж сонма обезображенных кровожадным
Рядом со всем этим действом, как ни в чем не бывало, кипела торговля. Продавцы рьяно зазывали зевак, которые по каким-то неведомым причинам держались в стороне, с болезненным, небрежным любопытством наблюдая за происходящим.
Оборванные, чумазые детишки раз за разом выныривали из беснующейся пучины естества и плоти и, обменяв у лоточника медяк на пряное лакомство, снова исчезали в живом водовороте.
Вдруг толпа взревела!
По злорадно скрипящим ступеням эшафота, в сопровождении двух кряжистых, нахмурившихся дорнов, медленно поднялся высокий, светловолосый эльф. Не смотря на то, что его посиневшие, плотно стянутые проволокой руки сильно кровоточили, остроухий ступал, гордо вскинув подбородок.
Одетые в толстые кожаные фартуки поверх грязных, потрепанных рубах, дорны крепко сжимали в обветренных ладонях рукояти тяжелых кузнечных молотов.
Вслед за ними, шаркая и кряхтя, на помост поднялся сгорбленный, седобородый старец, одетый в красную тунику. Призывая к тишине, он повелительно вскинул руку.
Толпа, завороженная этим властным жестом, затихла.
— Жители Даграда! Да свершится правосудие! Именем Священного Ареопага Безликих и его светлейшего величества Короля Вильфреда Завоевателя, приговаривается к смерти смутьян и вольнодумец, мятежник, посмевший усомниться в непогрешимости и богоизбранности правителей Маноры — Бальгаит Лаго! Лжепринц, псевдопророк и богохульник, твое имя навсегда будет проклято и предано забвению! — противным, срывающимся на визг голосом, кричал старик.
— Вильфред — завоеватель ночного горшка! — зычно рявкнул краснолицый, тучный мужчина, стоящий в нескольких шагах от Коэна.
— Вильфред — завоеватель языком задниц остроухих! — откуда-то поддержал его писклявый женский голос.
Толпа загоготала. Старик в красной тунике махнул рукой в сторону, откуда доносились выкрики, и несколько стражников, бесцеремонно работая локтями, бросились к подстрекателям.
Однако цепкие хватки десятков рук, под улюлюканье и гвалт остального сборища, быстро остудили пыл ретивых вояк, которые потеряв рукава, шлемы и достоинство, вынуждены были позорно ретироваться.
Мимо Коэна, в давке оказавшегося недалеко от эшафота, грубо толкнув его плечом, протиснулась накрытая темным плащом фигура.
— Эй! Осторожнее! — Коэн сердито схватил наглеца за плечо.
Незнакомец резко обернулся, сдернул руку Коэна и, сверкнув жесткими зелеными глазами, исчез меж двух дородных тетушек, взахлеб клянущих Вильфреда Завоевателя на чем свет стоит.
— Остроухий. Никак не могу привыкнуть. — процедил сквозь зубы Коэн.
Марат в ответ лишь пожал плечами.
— Кстати, что это еще за Ареопаг Безликих? — поинтересовался Коэн.