Прокурор
Шрифт:
– Тамара, Тамара!
– успокаивал кого-то Виктор.
– Что с тобой? Что случилось?
– За что? За что они?!
– сквозь рыдания словно толчками выдавливал слова женский голос.
– Из-избили... Деньги за-забрали...
Надю словно пружиной подбросило. Она метнулась в коридор. Баринова тоже невольно встала.
А уже в комнату Берестов вводил молодую женщину со сбившейся прической и размазанной по лицу краской для ресниц. Одной рукой она прикрывала глаз.
– Успокойся, Тома!
– уговаривала ее Надя.
–
– А-анегин ваш...
– всхлипывала пришедшая.
– С этим... Громилой...
Она вдруг запрокинула голову и тонко и высоко заголосила.
– Воды!
– крикнула Надя Виктору.
– Скорей!
Берестов побежал на кухню.
Павлинка, напуганная происходящим, скривилась, готовая тоже вот-вот расплакаться. Баринова бросилась к ней, взяла на руки, прижала к себе.
Вернулся Виктор с кружкой воды. Тамара сделала несколько судорожных глотков, придерживая кружку обеими руками.
Глаз у нее заплыл, на щеке алела ссадина.
– Попей еще, попей, - уговаривала ее Надя, словно маленькую.
– Легче станет... Потом и расскажешь толком...
– Пришли Анегин с Громилой, - начала Тамара.
– Принесли записку от Гриши. Чтобы я сняла "двадцать рублей" и отдала им. А потом, а потом... Она снова разрыдалась.
– Какая записка? Какие двадцать рублей?
– ничего не понимая, переспросила Надя.
Постепенно Тамара взяла себя в руки.
– Понимаешь, Гриша часто бывает в командировках, - рассказывала она, - и всегда оставляет мне свою сберкнижку. На предъявителя. Если нужно было кому-нибудь срочно отдать деньги, он присылал записку: сними рубль или полтинник...
– Полтинник?
– удивилась Надя.
– Значит - пятьсот, а "рубль" - тысяча. Такая договоренность между нами была. Поняла?
– Да, конечно, - кивнула Надя.
– Ворвались они, - продолжала Тамара.
– У меня один знакомый сидел. Так Громила его с лестницы спустил! А Анегин сует мне записку на "20 рублей", то есть 20 тысяч... Смотрю, почерк как будто Гришин, а, с другой стороны, будто и не его. Я еще подумала, может, с похмелья писал? Короче, деньги я все же отдала. Тут Анегин говорит, что на словах Гриша еще передал, чтобы я им подсвечники отдала... Какие, спрашиваю, подсвечники? Громила как рявкнет: не придуряйся, мол, гони подсвечники - и все тут! А я ни о каких подсвечниках и слыхом не слыхивала... Они словно сбесились. Тамара прижала к глазам платочек и снова заплакала.
Немного подождав, Надя спросила:
– И что дальше?
– Набросились на меня. Глаза налитые. От обоих перегаром несет... Ваш Громила как двинет мне, - Тамара показала на затекший глаз.
– Хотел еще, да Анегин остановил. Сказал, что сами найдут подсвечники... Ты бы видела, что они устроили в квартире! Перевернули все вверх дном. Горку с посудой опрокинули, хрусталь побили... За что, скажи мне, Витюня?
– повернулась она к Берестову.
–
Берестов смущенно повел плечами.
– Нет, ты скажи! Объясни мне, почему они так?
– пытала его Тамара.
– А записка эта самая...
– пробормотал Виктор.
– Где она?
– Где? Анегин порвал!
– зло ответила Тамара.
– А подсвечники нашли?
– спросил Виктор.
– Нашли, в гараже...
Тамара схватилась за глаз и запричитала. Боясь, что она опять закатит истерику и вконец запугает Павлинку, Баринова вышла с девочкой на кухню.
Вскоре на кухне появился Виктор.
– Такая штука, Флора, - сказал он озабоченно.
– Вы посидите, пожалуйста, с Надей, а я отвезу сейчас Тамару домой и вернусь за вами...
– Конечно, разумеется, - пролепетала Баринова, подавленная всем происходящим.
Флора слышала, как хлопнула входная дверь. И ее позвала Надя.
– Кто это была?
– осторожно спросила Баринова.
– Моя подруга. Тамара Марчук.
– А муж ее где?
– Неизвестно. Понимаешь, ходят разговоры, что Гриша попал в какую-то нехорошую историю. Милиция якобы его ищет. В общем...
– Урусова махнула рукой.
– Садись, Флора, кушай, пожалуйста.
Но обед скомкался. Флора пыталась выяснить, в какую-такую историю попал Марчук, но Надя от разговора ушла. Потом приехал Берестов. Наскоро попрощавшись с Надей, они отправились в "Зеленый берег". Виктор всю дорогу молчал. Молчала и Баринова. Оставив Флору в доме отдыха, Берестов, не теряя ни минуты, тут же поехал назад, в город.
* * *
Старший лейтенант Коршунов утопил пуговку звонка. Послышалась мелодичная трель. Затем протопали легкие шажки, дверь распахнулась, и на пороге показался мальчуган лет пяти.
– Здравствуйте, - сказал он, внимательно разглядывая незнакомого дядю.
– А вам кого?
– Здорово, - ответил инспектор.
– Мария Максимовна дома?
– Баба Марья болеет...
– Саня, кто пришел?
– послышалось из глубины квартиры.
– К тебе...
Мальчик впустил Коршунова в прихожую, молча поставил перед ним домашние тапочки. И только потом повел в комнату.
В кресле сидела старая женщина. Коротко подстриженные волосы ее были совершенно белые. Одна нога, обвязанная теплым платком, покоилась на табуреточке.
Юрий Александрович поздоровался. И спросил:
– Вы Мария Максимовна Урбанович?
– Она самая, - кивнула старушка.
– Ну что ж, будем знакомы.
Коршунов представился, показал удостоверение.
Сложен и труден был путь сюда, в украинский город, в поисках родственницы Боржанского. Юрию Александровичу прямо не верилось, что перед ним, наконец, двоюродная сестра Германа Васильевича.
– Что-нибудь стряслось с Павликом?
– с тревогой обратилась она к инспектору.