Промежуточный человек
Шрифт:
Огласили заявление Дубровина, потом его анкету и характеристики… Потом он стал выступать. Выступил понятно и убедительно, только все время мешал Сватов — во сне мы всегда почему-то оказывались рядом, хотя на самой защите сидели в разных концах зала. Федька нашему приятелю да и всем нам нервы к тому времени здорово потрепал, вот и представлялось все каким-то неестественно дерганым. Сватов почему-то выкрикивал странные лозунги в защиту Федьки и против Дубровина.
— Он не наш человек, — кричит, — он математик, он технократ. Ему не нравится
И так далее, себя не помня, взывал к обществу, к сознанию. А члены ученого совета, все выслушав, уже удалялись на голосование, согласно покачивая головами. Идеи Дубровина им нравились.
— Опомнитесь! — кричал Сватов, срываясь с места и выбегая на арену. — Что вы делаете! Вы же рубите сук, на котором мы все сидим…
Но его не слушали, а все шли и шли, как на демонстрации, только строго.
— Учтите! — кричал Сватов. И даже за руки их хватал. — Победить вы можете только большинством голосов. Но не от присутствующих здесь безумцев, а от общего числа. От всех, кто остается в зале и ждет ответа. От всех, кто вообще живет в этой стране. Где вы возьмете столько белых шаров?!
Но его не слышали, а шли за Дубровина голосовать, забыв про Федьку.
И тогда слово взял Федор Архипович.
— Я практически не согласен, — сказал он.
Хотя видно было, что не согласен он и теоретически.
— Позвольте от лица трудящихся, которых что-то не видно в этом зале, — начал Федька по бумажке, чтобы не сбиваться, — позвольте спросить, как члены партии, сидящие здесь, оценивают предложения дис-сер-тан-та… — Федька это слово произнес смачно, как матюкнулся, — …о росте цен? — И посмотрел в зал нахально. И, снова глянув в бумажку, рубанул, как сапогом в трухлявую сыроежку: — Соответствует ли такая позиция марксистской точке зрения?..
Говорил Федор Архипович долго. Разбираться так разбираться, не спеша. Спешить вообще некуда. Спешить нужно только при ловле блох и прочих насекомых. Рубил прямо под корень.
— Допустим, гражданин диссертант хочет повысить таким образом рентабельность. А кому нужна такая рентабельность? Только не нашему рабочему и крестьянину. Это ведет к ухудшению нашего материального положения. А оно у нас и так не чтобы очень. Хуже, чем у некоторых…
Тут он к президиуму повернулся. И так зыркнул, как на гниду.
Сначала его слушали очень внимательно, стараясь вникнуть в изложение мысли. Все интересовались друг у друга, кто он такой. Потом стали улыбаться.
— На каком языке он говорит? — спрашивал Сватов.
Слова, мол, знакомые, а со смыслом что-то никак.
Федька, видно, устал, стал вытирать платком лоб и шею. Был он, без кепочки и без шляпы, лыс, как колено. И череп у него, как колено, бугристый, незагорелый, бледный, как растение, выросшее под доской.
— При социализме, — говорил Федька, — производство не может регулироваться
Мы, мол, не на базаре. Экономика на принципе базара нам не нужна (это он вместо «рынка» такое понятие применил — яснее и ближе к простому человеку), чтобы у нас цены прыгали. Мы за стабильность и гарантии во всем.
Про гарантии тоже вставил от себя. И хорошо получилось. В зале даже засмеялись. А Федька почувствовал поддержку и вовсе распалился:
— Цена по-ихнему — регулятор. Но нам таких регуляторов не надо. Мы сами умеем регулировать. И никакая кибернетика здесь ни при чем…
Тут он совсем вспотел и снова стал тереть платком лысину и шею.
— Населению это не подходит.
Секретарь ученого совета стал названивать в колокольчик. В зале уже сплошной хохот. Но Федор Архипович тоже не лыком шит, все, что надо, у него раньше записано. Заглянет в бумажку и дальше шпарит, он уже подходил к планированию:
— А как же тогда планировать с помощью цен, если при ближайшем коммунизме все будет бесплатным?
Вот тут он не сомневался. Он всей своей жизнью, можно сказать, общество к этому приближал, чтобы все бесплатно. Для начала пусть и не для всех.
Хотя никто его уже не слушал.
Но никто и про регламент не вспоминал. Регламент по положению ни для кого не ограничен: сколько хочешь, столько и крой. Очень демократично. Председатель даже к порядку бросил призывать. Только схватился руками за голову и тихо стонал.
— Такова теоретическая платформа новоявленных идеологов «политической экономики», — опять шпарил Федька по бумажке. — Но мы имеем дело с обществом, а не со стадом коров.
Про коров он специально добавил — для понятливости.
Тут публика на галерке совсем разошлась и стала свистеть.
Вдалбливали, вдалбливали ему, а он пошел по-своему и прямо невпопад:
— Уважаемые академики, профессора и доценты, вам, конечно, зарплата позволяет… Но как же другим? А если которых беспокоит отсутствие в свободной продаже таких пищевых продуктов, как икра, осетрина или фисташки с бананами, так мы этого не едим. И не будем есть… Вот этими руками, — Федька свои руки показал, вперед вытянул, отчего они стали длинными, Дубровину почти до лица. — Вот этими руками, граждане, на икру не заработаешь…
— Это уж точно! — кто-то из зала кричит. — Только если украсть.
Понесло человека не в ту степь. И тут уж ему никак не остановиться, вздулся, как мыльный пузырь, и дальше давай раздуваться… Да и не один он уже на трибуне — один бы не смог молотить так долго. Целая вереница федек, очереди никто не ждет, все напирают и буквально орут, хватая один у другого микрофон.
— Давайте думать о последствиях! — один призывает.
— Мы не должны сдавать свои позиции! — другой кричит.
— Кому нужно ваше саморегулирование?! — третий возмущается. — Это же демонтаж!