Промышленный НЭП
Шрифт:
— Заканчиваем на сегодня, товарищи, — объявил Сталин. — Товарищ Краснов, вы свободны. Жду вашу записку. Товарищ Орджоникидзе, останьтесь, есть разговор по делам наркомата.
Я собрал свои материалы, поблагодарил за внимание и покинул кабинет, осознавая историческую значимость этой встречи. Сталин проявил интерес к концепции «промышленного НЭПа». Теперь моя задача разработать детальный план, который убедит его и других членов Политбюро в необходимости экономических реформ.
Покидая здание Совнаркома, я уже мысленно составлял список задач, выстраивал аргументацию,
Глава 2
Экономический манифест
Чернильные пятна покрывали пальцы, бумаги и даже край скатерти. Я не покидал письменный стол уже семнадцатый час подряд, только изредка вставая, чтобы размять затекшие ноги или заварить еще одну порцию крепкого чая в эмалированном чайнике.
Моя квартира в Москве, хранила странную смесь времен. Солидный дубовый письменный стол явно помнил еще царские времена, как и несколько томов Ключевского и Соловьева, соседствующих на полке с работами Маркса, Ленина и последними речами Сталина. В углу громоздился тяжелый кожаный саквояж, подарок от Ипатьева. На стене единственное украшение, схематическая карта СССР, испещренная карандашными пометками.
Я перечитал последние страницы записки и недовольно поморщился. Даже на пятом черновике все звучало слишком дерзко. Но время требовало именно смелых шагов.
— План первой пятилетки не выдержит столкновения с реальностью, — пробормотал я, черкая на полях. — Без экономических стимулов и хозяйственной гибкости мы получим не рост, а дисбаланс…
Знания из будущего давали мне преимущество, которое порой казалось нечестным. Я точно помнил, к чему приведет сверхцентрализация управления, пренебрежение экономическими законами, игнорирование материальной заинтересованности работников.
Помнил последствия раскулачивания, массовой коллективизации, резкой отмены НЭПа. Помнил голод, репрессии, растраченный потенциал. И понимал, что имею шанс предотвратить эти трагедии.
Окно слегка запотело, наступало утро. За стеной кто-то громко включил радиоточку, диктор бодрым голосом рапортовал об успехах передовиков Урала.
Я перечитал основные положения моего «промышленного НЭПа»:
'1. Сохранение государственной собственности на крупную промышленность, но введение полного хозрасчета. Предприятия получают широкую оперативную свободу в рамках государственного плана. Директора несут полную ответственность за выполнение плановых показателей, но свободны в выборе методов достижения целей.
2. Ориентация на рентабельность. Убыточные предприятия переводятся под особый режим управления, их руководство заменяется.
3. Материальное стимулирование работников всех уровней, от рабочих до директоров. Премиальный фонд формируется из части сверхплановой прибыли.
4. Разрешение частного предпринимательства в легкой промышленности, сфере услуг и торговле при строгом государственном регулировании и прогрессивном налогообложении.
5.
6. Создание советских акционерных обществ с контрольным пакетом у государства как новой формы организации производства.
7. Сохранение государственного планирования, но с большей гибкостью, акцентом на ключевые показатели, а не детальную микрорегламентацию.'
Особо выделил пункт о приоритетном финансировании оборонной промышленности. Этот аргумент мог стать решающим при обсуждении с консерваторами.
Звонок телефона прозвучал как выстрел. В столь ранний час это могло означать только одно, что звонят из Кремля.
— Товарищ Краснов? — раздался в трубке низкий голос. — Товарищ Сталин ожидает вас с докладом сегодня в восемнадцать часов. Список приглашенных — шесть человек. Высший уровень секретности.
— Понял вас, — ответил я, пытаясь скрыть волнение. — Буду точно в назначенное время.
Повесив трубку, я ощутил одновременно страх и воодушевление. Меньше двенадцати часов на окончательную доработку записки и консультации с союзниками. Нужно спешить.
Институт экономики имени К. Маркса размещался в старинном особняке на Пречистенке. Высокие потолки, лепнина и мраморные подоконники странно контрастировали с аскетичной обстановкой кабинетов, заполненных толстыми папками со статистическими данными, диаграммами и расчетами пятилетки.
Профессор Величковский принял меня в своем кабинете на третьем этаже. Николай Александрович отличался от большинства современных экономистов, он начинал карьеру еще при старом режиме, был учеником знаменитого Туган-Барановского и сохранил интеллигентную обстоятельность дореволюционной профессуры.
— Леонид Иванович, рад вас видеть! — профессор поднялся из-за стола, одетый в старомодный, но безупречно чистый костюм-тройку. Седая бородка клинышком придавала ему сходство с земским врачом. — Вы, как всегда, с новыми идеями?
— Николай Александрович, мне нужен ваш совет, — я положил перед ним папку с документами. — Сегодня представляю в Кремле концепцию промышленного НЭПа. Прочтите и скажите честно, это утопия или реальная альтернатива?
Профессор надел золотое пенсне на черной ленте и погрузился в чтение. Его тонкие пальцы изредка делали пометки на полях.
В кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов и шелестом перелистываемых страниц. Через окно доносились обрывки пионерских песен из соседней школы.
— Смело, очень смело, — наконец произнес Величковский, снимая пенсне. — Но научно обоснованно. Смешанная экономическая модель с элементами госкапитализма при сохранении планового начала… Тут чувствуется влияние идей Кондратьева.
— Я многое почерпнул из его работ, — осторожно ответил я, не упоминая, что знаю о будущем аресте выдающегося экономиста.
— Ваши идеи близки к тому, что сейчас пытаются реализовать в Веймарской республике и даже отчасти в Америке после кризиса, — продолжил профессор. — Но в наших условиях…