Промышленный НЭП
Шрифт:
Он задумчиво потер бородку.
— Вы понимаете, что вас ждет обвинение в правом уклоне? В ревизионизме? Возможно, даже в троцкизме, хотя ваши идеи не имеют с ним ничего общего.
— Понимаю, — кивнул я. — Но сейчас, когда первоначальные итоги пятилетки показывают серьезные дисбалансы, шанс на изменение курса выше.
Величковский поднялся и подошел к окну, задумчиво глядя на улицу.
— Послушайте мой совет, Леонид Иванович. Усильте акцент на оборонном значении вашей концепции. После конфликта на КВЖД многие в Кремле всерьез опасаются военного столкновения
— Это разумно, — согласился я.
— И второе, — профессор понизил голос и оглянулся на дверь, хотя мы были одни. — Не атакуйте коллективизацию в лоб. Предложите для деревни то же, что и для промышленности, экономические стимулы в рамках коллективных хозяйств. Кооперацию, а не принуждение. Вы же знаете, что Сталин считает коллективизацию своим детищем.
— Ценный совет, — я сделал пометки в блокноте. — Что-нибудь еще?
— Подчеркните роль партии в новой экономической системе. Покажите, что усиливается не частник или директор-единоличник, а именно партийное руководство, получающее более эффективный инструмент управления.
Я благодарно кивнул. Величковский мыслил стратегически, понимая не только экономические аспекты, но и психологию кремлевских руководителей.
— И последнее, — профессор снова надел пенсне. — Судя по списку приглашенных, на совещании будет Сергей Миронович Киров. Он симпатизирует экономическим новациям и недоволен перегибами коллективизации. Если правильно построите аргументацию, можете найти в нем союзника.
— Киров? — я постарался скрыть волнение. — А что насчет Орджоникидзе?
— Серго прагматик. Если ваши предложения помогут выполнить план по тяжелой промышленности, поддержит. Он сейчас в сложном положении. План требует невозможного при нынешних условиях. Ваши экономические стимулы могут стать для него спасением.
Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали. Величковский предложил несколько поправок, делающих концепцию более приемлемой для партийного руководства, не меняя ее сути.
Прощаясь, он крепко пожал мою руку:
— Леонид Иванович, не отступайте. Такой шанс изменить экономический курс выпадает редко. Страна нуждается в сбалансированном развитии, а не в форсированной индустриализации любой ценой.
— Сделаю все возможное, Николай Александрович.
Выйдя на улицу, я на миг остановился, наблюдая за пионерским отрядом, маршировавшим с барабаном и горном. Дети скандировали: «Всегда готов к труду и обороне!»
Ради них, ради этого будущего поколения, стоило рискнуть.
Вознесенский работал в Госплане с прошлого года, но уже завоевал репутацию блестящего аналитика. В свои тридцать два он считался восходящей звездой экономической науки. Невысокий, хрупкого телосложения, с умными живыми глазами за стеклами круглых очков и копной непослушных волос, он казался типичным кабинетным ученым. Но за этой внешностью скрывался цепкий ум и железная воля.
— Товарищ Краснов! — Вознесенский тепло поздоровался и провел меня в тесный кабинет,
— Николай Алексеевич, у меня к вам срочное дело, — я положил перед ним копию своей записки. — Сегодня вечером в Кремле буду представлять эту концепцию Политбюро. Мне нужен ваш профессиональный анализ.
— Политбюро? — в голосе Вознесенского прозвучало уважительное удивление. — Необычно для документа, подготовленного не партийными органами…
— После операции «Дацин» мне поручено представить соображения по оптимизации экономической системы, — пояснил я, избегая лишних деталей.
Вознесенский погрузился в чтение с невероятной скоростью, иногда останавливаясь и делая пометки. Его губы шевелились, словно проговаривая формулировки. Через двадцать минут он поднял глаза:
— Впечатляет, товарищ Краснов. Концептуально обоснованно и математически просчитано. Вы предлагаете сохранить планирование, но ввести элементы экономической самостоятельности и материального стимулирования. Фактически, это попытка синтезировать преимущества плановой и рыночной систем.
— Именно так, — кивнул я. — Идея в том, чтобы использовать экономические стимулы для выполнения государственного плана.
— Позвольте несколько замечаний, — Вознесенский достал из ящика стола чистый лист бумаги. — Ваше предложение о формировании премиального фонда из сверхплановой прибыли требует четкого механизма расчета нормативных затрат. Иначе предприятия будут завышать себестоимость, чтобы потом показать мнимую экономию.
— Согласен, — я сделал пометку. — Что еще?
— Акционерные общества с контрольным пакетом у государства — интересная идея, но термин «акционерное общество» вызовет отторжение. Предлагаю назвать их «народными предприятиями с элементами коллективного управления».
— Хороший ход, — согласился я. — Суть та же, но звучит политически корректно.
— Третье, — Вознесенский поправил очки. — Вы недостаточно проработали аспект внешнеэкономической деятельности. Госмонополия на внешнюю торговлю в текущих условиях необходима для защиты валютного курса и контроля за распределением импортного оборудования. Но можно предложить систему валютных отчислений для предприятий-экспортеров, чтобы стимулировать их ориентацию на зарубежные рынки.
— Блестящее дополнение, — я быстро записал его идею. — Вы как-то очень быстро вникли в суть.
Вознесенский слегка улыбнулся:
— Признаться, товарищ Краснов, я сам размышлял над подобной моделью. Цифры текущей пятилетки вызывают вопросы. Мы форсируем темпы, но качество продукции падает, себестоимость растет, дисбалансы накапливаются… Но кто решится сказать об этом вслух?
Его последние слова прозвучали с горечью. Я понимал его чувства. Молодой экономист видел проблемы, но не мог их открыто обсуждать.
— Кто будет на совещании? — спросил он, понизив голос.
— Сталин, Молотов, Каганович, Киров, Орджоникидзе, Куйбышев.