Пропали каникулы

Саша недовольно повернулся на другой бок, с трудом открыл глаза.

В рассветном полумраке светлел квадрат окна, широко распахнутого в сад. На стене, оклеенной обоями, мерно тикали старые ходики.

В утреннем безмолвии кто-то хрипло загорланил. Пронзительный крик повторился, и Саша понял, что это петух. Вот кто разбудил его в такую рань!

Саша опять лёг, накрывшись

одеялом с головой. Ничего не помогало! Петух расхаживал под самым окном, и его воинственное «ко-ко-ко!» слышно было, наверно, на другом конце деревни.

Не выдержав, Саша вскочил, подошёл к окну и стал высматривать своего мучителя.

Но под окном петуха почему-то не было. Только на большом, уже отцветшем кусте сирени, сверкающем каплями росы, проснувшись, гомонили воробьи. «Эти ещё галдят! У нас в городе их и не слышно», — недовольно покосился на птиц невыспавшийся Саша и увидел, как из зарослей лопуха показался петух. Он важно шествовал по двору, останавливаясь, чтобы оглядеть семенящих за ним кур.

Саша метнулся на кухню, схватил картофелину. Высунувшись из окна, прицелился и запустил ею в петуха. Пролетев над горланом, картофелина врезалась в забор.

Закудахтав, куры бросились врассыпную, а петух возмущённо захлопал крыльями и, высоко подскочив на голенастых длинных ногах, скрылся за кустом.

У штакетника, огораживающего палисадник, появился бычок. Широко расставив тонкие ноги и упрямо наклонив лобастую голову, он протяжно замычал. Невидимая из-за кустов тётка принялась увещевать упрямца: «Ну иди, Гришуня, иди, дьявол настырный, я тебе молочка дам». Да-а, такого картофелиной не испугаешь…

Саша зевнул. Ложиться было бесполезно. Попробуй поспи тут, когда кругом поют, кудахчут, мычат…

По правде сказать, в городе под окнами Сашиной комнаты с утра до ночи тоже шумела улица. Но тот ровный, ставший давно привычным шум совсем не раздражал его — Саша даже лучше засыпал под знакомый рокот моторов и визг тормозов.

Полусонный, он нехотя натянул майку и, усевшись на кровать, задумался о своем горестном житье.

А как здорово всё начиналось!

Весной, играя в футбол, Саша ушиб руку. В больнице, куда его срочно привезла испуганная мама, сделали рентгеновский снимок, обнаружили трещину и наложили гипс. Рука была правой, и Сашу освободили от годовых контрольных. Вот тут-то и начались золотые денёчки!

Солнце светило вовсю, и над согретой землёй, клубясь, поднимался парок. Воздух стал прозрачным, лёгким, пахло дождевой водой и свежестью лопавшихся почек. Беспечно погуливая под окнами класса, Саша только посмеивался над приятелями, уныло сидевшими за партами. Ребята со двора относились к нему бережно, как к пострадавшему за общее футбольное дело.

А потом начались его беды, и всё из-за Петьки Гороховца…

Но дальше вспоминать было совсем неинтересно.

Окончательно поняв, что не заснёт, Саша, позёвывая, поднялся и, зацепившись в тёмных сенях за какую-то корзину, вышел на крыльцо. Из-за леса поднималось большое оранжевое солнце. У забора, деловито разгребая песок, бродили пёстрые куры. Посреди двора на одной ноге стоял петух, в которого Саша запускал картофелиной. У петуха был тяжёлый розовый гребень, красивый хвост переливался всеми цветами радуги.

Петух дружелюбно потряс

гребнем, округлил глазки-смородинки и, будто это не он горланил всё утро, будто не его Саша чуть не зашиб картофелиной, важно произнёс:

— Ко-ко!

— Дурак! — сказал Саша и показал ему язык.

Петуху, конечно, следовало бы задать хорошую трёпку, но у невыспавшегося мальчика не было ни сил, ни желания гоняться за ним.

Саша огляделся. Двор был небольшой, заросший зелёной травой, красновато-лиловым клевером.

В углу, у сарая, росли огромные, может, в метр высотою, лопухи. «Вот где прятаться!» — восхищённо поцокал языком Саша, но тут же нахмурил брови. Играть-то всё равно не с кем… Ни Серёжки, ни закадычного друга Петьки. Тоска зелёная…

Несмотря на ранний час, деревня давно проснулась. По улице, стреляя синим дымком, ехал трактор с тележкой-прицепом. Следом загромыхала подвода с брёвнами. Лошадь равнодушно тащила телегу, мерно покачивая головой. Зато дядька, сидевший на брёвнах, глянул на Сашу с интересом. Удивительно показалось ему, наверно, откуда у одинокой Глафиры взялся такой паренёк.

Пусть глядит! Всё равно Саша у тётки не задержится!

В конце улицы, взбивая облачко пыли, показался мотоциклист. Когда он поравнялся с телегой, дядька привстал и погрозил мотоциклисту кнутом. Парень в шлеме газанул и стремглав промчался мимо, а дядька засмеялся. От неожиданности Саше почему-то тоже захотелось засмеяться, но он тут же спохватился. В самом деле, какой сейчас смех! Надо думать, как тётку обхитрить и домой скорее сбежать.

— Вот уж этот Кастусь! Носится на своем драндулете как угорелый! — раздался из соседнего двора недовольный женский голос. — Недавно у Ковзулей курицу задавил, вчера меня чуть не сбил, еле увернулась…

— Поворотливей будешь! — улыбаясь, заступился за мотоциклиста дядька с телеги.

— Сиди уж, поворотливый! — насмешливо отозвалась женщина, вешая мокрые горшки и банки на колья плетня.

Дверь соседского дома неожиданно распахнулась, и во двор вылетел белоголовый мальчик. За ним, едва поспевая, вперевалку ковылял толстый щенок. Он сразу угодил тётке под ноги и громко, обиженно заскулил.

— Юзик! — строго глянула женщина на мальчишку. — Чего ты у меня со своей псиной под ногами вертишься? Того и гляди, горшки побью! — Заметив Сашу и не беспокоясь, что он может услышать, громко приказала: — Вон к тёте Глаше племянник приехал, иди познакомься!

Юзик повертел белобрысой головой, сунул под мышку скулившего щенка и послушно направился к забору.

— Ты к нам на все лето? — не очень уверенно, видимо стесняясь, спросил он.

— Ещё чего! Очень нужно! — пренебрежительно пожал плечами Саша и, посвистывая, ушёл за дом.

Чего, спрашивается, пристали?

В палисаднике Саша легко преодолел препятствие в виде невысокого штакетника и отправился изучать окрестности.

Он свернул на широкую прямую улицу, вдоль которой росли огромные старые липы с тёмными, потрескавшимися, как корка пропечённого хлеба, стволами. Необъятные их кроны тихо шептались о чём-то далеко в небе.

Вдруг на сухой верхушке одного дерева Саша увидел колесо, устланное хворостинами и сухой травой. На нём, гордо озирая округу и похлопывая чёрно-белыми крыльями, стоял аист. Живой, настоящий!