Пропавшие без вести
Шрифт:
— Спасибо! Такое спасибо!.. — повторил он.
— Силь ву пле! Рад служить! — раскланялся Юзик и вдруг скорчил свирепую рожу. — Не пялься, раззява! Живей прячь! — глухо рыкнул он. — Полицейский увидит — угробит!
Балашов поспешно зажал часы в кулаке.
— Адью. Всегда к вашим услугам! — заключил Рогинский, шутовским движением приподняв пилотку, как шляпу, и с достоинством удаляясь.
…Еще зимой Рогинский и Сашка нашли у одного из умерших хорошую карту Белоруссии. Она была слишком громоздка, и Баграмов ее «облегчил», продумав маршрут побега и вырезав полосу с запада на восток шириною около двадцати километров на случай, если бы обстоятельства заставили отклоняться в ту или другую сторону от
Еще прошлой осенью Рогинский артистически прорезал лагерную проволоку под самой пулеметной вышкой, ловко замаскировал проход, и в темные осенние ночи он ухитрялся несколько раз выходить из лагеря, обкрадывать квартиры лагерного начальства и до утра через свой прорез возвращаться, принося с собой сало, колбасу, хлеб, яблоки, водку, удивляя всех, даже пугая опасением: не за предательство ли он получает мзду от фашистов? Немцам же и в голову не приходило искать вора в лагере.
Почему-то проникшись доверием к Емельяну, Рогинский открыл ему эту тайну.
— Через проход, как говорится, славного имени Юзефа Рогинского и вы подадитесь на волю, папаша писатель. Только уж прежде, пардон-извиняюсь, бесспорно, я сам проскочу. Почтение к старшим тут, папаша писатель, не входит в программу концерта: можете мне с непривычки проход завалить! — пояснил Рогинский.
План, который возник у Баграмова, заключался в том, что два-три человека выходят в побег без всякого промедления, чтобы связаться с партизанами и договориться с ними о помощи, потом они возвращаются в лагерь и все готовятся, чтобы в условленный час удариться на прорыв из лагеря партизанам навстречу.
— Вот сердце-то сердцу вести дает! — воскликнул Сашка, когда Баграмов с ним поделился идеей. — Мы с капитаном сегодня о том же говорили, отец. Еще бы в рабочем лагере с одним человечком нам перекинуться словом. Лазарет — он ведь что! В рабочем ведь лагере главная сила!
Через несколько дней — это было начало июня, — когда Емельян сидел за картой, в мертвецкую вошел Саша.
— Всё, отец! Искал вас, искал! Понимаешь, могу уехать за дровами с рабочей командой… Как в воду смотрели фашисты, кого посылать! — усмехнулся он. — Сутки будем стоять на погрузке. Неужто за сутки минутку не выгадать!
Они обнялись.
— С капитаном Володей контакт, понимаешь, держите. Через рабочий лагерь вам все сообщат, если буду цел, — обещал Саша.
Баграмов бросился к окну в коридоре и с жадностью, неотрывно смотрел, как выехали из лагеря два грузовика с десятком рабочих кухни и с санитарами других отделений и как они скрылись вдали на прямом шоссе…
«Как он доберется до партизан, как сумеет их уговорить на освобождение лагеря, лежащего у самой окраины города? Счастливец, Сашка!» — думал Баграмов…
— Да, дрова готовит Сашок! — произнес многозначительно капитан Володя за ужином.
— Это малый толковый, он дров наломает! — ответил Волжак.
— Аж щепки пойдут лететь! — добавил Иван-белорус, с таинственным лукавством намекая и о своей догадке, что Сашка уйдет к партизанам…
Емельян заступил на ночное дежурство. Больные еще не затихли, кое-где собравшись на койках в кучки, шептались; кто-то задушевно рассказывал сказку, другие говорили
Баграмов оторопело выглянул в коридор.
Через входную дверь впустили Сашку-шофера, которого привел в отделение немецкий солдат. Сашка понуро прошел мимо Баграмова и вошел в санитарскую комнату, Баграмов — за ним.
Сашка отчаянно швырнул на нары фуражку и вещмешок и тяжело опустился на табуретку. Еще никто из санитаров не спал. Все повскакали с мест. Многие были в одном белье, окружили его.
— Откуда так скоро? Что стряслось? Почему воротился? — накинулись на него с расспросами.
Сашка присел к столу, рассыпая по столу крошки махорки, волнуясь, свертывал папиросу. Трое-четверо наперебой протянули ему огня, понимая, что он не начнет рассказ, пока не затянется крепким, дерущим горло дымом белорусского самосада.
— Понимаете, едем. Кругом зелено. Леса, хлеба… — начал он свой рассказ. — Волей пахнет! И воздух другой, ей-богу! Километров так с шестьдесят уж — стрельба! Пулеметы, мины… У нас аж ушки привстали. А солдат, понимаешь, по-своему понял, смеется: «Рус, не бойся! Это золдатен штудирен; пук-пук!» А мы, понимаешь, локтями друг другу бока протыкали: мол, слышишь? Уж слышу, мол, слышу! Проехали лесом — да к переправе… Вдруг пули — дзю-дзю! — и минометом как даст, как даст… А вокруг-то по лесу ды-ым! Какой там «штудирен»! Вдруг навстречу нам из кустов, понимаешь, фельдфебель выскочил. «Хальт! — кричит. — Хальт!» Пистолет направляет. Шоферы — стоп. Слышим, вокруг пулеметы — та-та-та-та-та! — торопливо рассказывал Сашка дрожащим от волнения голосом. — Глядим — мост сожжен. По той стороне реки — партизаны, по нашей — фрицы. Партизанские пули — тю-тю!.. Вот тебе и «штудирен: пук-пук»! Немцы упали — да по кустам. А нам, понимаешь, вроде стыдно — рядом с фашистом на брюхе ползти от советской пули… Ну, мы с Володькой из хирургии и так отошли за куст: все-таки, понимаешь, примут еще за немцев, издалека-то не видно, угробят — и точка!.. Минут через двадцать под автоматами нас посажали обратно в машину — да в лагерь… Солдаты болтают, что это в лесах боевые учения и никаких партизан. А мы, дураки, небось!.. — Саша умолк, высек огня, зажег потухшую папироску. — Эх, кабы сутками раньше! Нас бы там партизаны отрезали. Мы бы уж сами теперь с винтовками были! — горько добавил он.
— Дорогу запомнил? — спросил его позже Баграмов.
— Я шофер! — с достоинством отозвался тот.
Сашкин рассказ пролетел по всему лазарету. Он взволновал и больных. Спали плохо. Всю ночь шептались, бродили в уборную. Кучками сидели на койках вблизи окошек.
Наутро Иван Балашов подошел к Емельяну.
— Емельян Иванович, знаете, а у меня есть компас, — шепнул Иван. — Как услышал про партизан, силы прибыло!
— А выдержишь, Ваня, дорогу? — предостерег Емельян.
— Говорят, всего верст пятьдесят. Добредем! — уверенно отозвался Иван.
— Ну, готовься. Ходить ведь отвык. Тренируйся. Хоть по двору больше топчись, сил наращивай…
Доктор Варакин держался с Волжаком и со Славинским; конечно, они тоже готовились в дальний путь…
Наступил июнь. Из рабочего лагеря непременно по разу, а то и по два в неделю раздавались ночами выстрелы и свистки: более крепкие люди начали уходить.
Никого не смущало, что одного из них насмерть загрызли собаки между двумя рядами ограды. Никого не страшило, что трое были свалены пулеметными выстрелами с вышек, а еще двое убиты уже на улицах города. Тяга к побегам, казалось, стала еще неодолимее. Нервы у всех напряглись до предела…