Пропавший чиновник
Шрифт:
«Я лежу в кровати, — думает Джонсон, — в одном из домов деревни. В другой части дома спит Йенс Йенсен. И Карен спит. Она разделась и тоже укрылась периной. Какая она из себя, интересно? Тело у нее, конечно, белое. Никогда в жизни она не принимала солнечных ванн. И все же она здоровая и сильная, и у нее красивые, крепкие ноги. А лицо, как на грех, довольно кислое».
Вот бы узнать, который теперь час? Но у него больше нет часов. Его хорошие старые часы пропали. А сколько лет они прослужили. Верой и правдой!
Почему сердце бьется так сильно? Может быть, это лихорадка? Нужно пощупать пульс! Но и для этого нужны часы. А сердце знай себе стучит да стучит. А может быть, он заболел? Может быть, слишком много пережил за последние дни? Вот так, пожалуй, и помрешь в этом ужасном доме, где все пропахло плесенью. Помрешь как раз в тот момент, когда собрался начать новую жизнь! Начать, ха–ха! Начать! Да что тут начинать? Меня зовут Джонсон, Герберт Джонсон. Я уже не молодой человек. Прожил много лет в Америке!
А вот и длинная–предлинная плотина, через которую надо перебраться. Какая она бесконечно длинная! Он идет между двумя водными пространствами, идет из одной страны в другую. Но нужно во что бы то ни стало перейти на ту сторону. Очень нужно. Сзади стреляют. Стреляют из пушек, с того берега. Скорее! Надо бежать. А еще так далеко, так далеко! Впрочем, бежать больше нет сил. Одолевает отчаянная усталость, какая–то слабость и изнеможение — ноги подкашиваются. Он опускается на колени. А подняться нет сил. Но нужно, нужно превозмочь себя. Он должен перейти плотину. Должен.
Под плотиной — шлюзы. Большие, замечательные шлюзы с воротами и подъемными механизмами. Вода течет из одного моря в другое. Она течет, и пенится, и бурлит. Бурлит и бурлит…
24
Человек, разъезжающий на своем фордике, — беспокойное существо. Он мог бы ничего не делать. Ведь он получает пенсию. Да еще наследство ему досталось. И все же он без конца возится с какими–то делами. Бегает и бегает повсюду… Где бы что ни случилось — он тут как тут.
— Здравствуй, Йенс! Что это за чудище ты поселил у себя? Столичная штучка?
— Да нет! Скорее какой–то американский фрукт. Только недавно вернулся из–за океана.
— А что он собой представляет?
— Толком я, сказать правду, и сам не знаю. Но деньги у него водятся. И не торгуется. Кошелек у него туго набит. Есть и американские деньги.
— А чего его занесло в наши края?
— Я и сам хорошенько не знаю. Странно, конечно, что он решил поселиться именно здесь. Хотя где–нибудь человеку надо же осесть. А в наших краях он бывал в детстве. Он говорит, что эти места ему знакомы.
—
— Да вряд ли. У него и ружья–то с собой нет. Да и вообще вещей не бог весть сколько. По его словам, багаж прибудет позже.
— Так уж ты смотри предупреди его: пусть не вздумает стрелять в местах, где я охочусь. Не то ему придется иметь дело со мной. А я-то уж сумею проучить этого молодчика! Пусть только посмеет залезть на мой охотничий участок…
Хагехольм совершенно вышел из себя. Он стиснул кулаки, а лицо его еще больше побагровело.
— Я передам ему, — спокойно заметил Йенсен. — Но не думаю, чтобы он был охотник.
— Пусть только сунется! С такой публикой я не церемонюсь. Уж я ему покажу, где раки зимуют! Пусть только попробует стрелять на моей земле!
— Я передам ему.
— Чего он здесь не видел? Налетают сюда эти копенгагенцы, а наш брат терпи полгода дороговизну. Неужели нам даже зимой нет от них покоя? Одному богу известно, что у этакого на уме. Да знает ли он сам толком, чего хочет?
— Кто его ведает. Мне самому мало чего удалось у него выудить.
— Да, дела творятся… Люди с ума посходили. Слышал ты самую последнюю новость об Андерсе?
— Что? Об Андерсе с болота? Нет. А что такое?
— Да он, понимаешь, написал министру социального обеспечения.
— Быть не может! Вот дурень! Откуда ты знаешь?
— От почтальона. Он даже и письмо мне показал. На нем было ясно написано: «Министру социального обеспечения».
— Да? Ты все еще поддерживаешь старые связи с почтой? Хи–хи–хи!
— А ведь ничего путного из этого не выйдет. Подумать только: самому министру писать!
— Пусть пишет кому угодно. А от здешней общины ему не получить ни гроша пособия! Хватит нам неприятностей с ним.
— Вот кто действительно спятил!
— Уж не знаю, что с ним происходит! Но пока я сижу в общинном совете или в комитете, ему не на что рассчитывать. Можешь быть спокоен!
— О, ты у нас на этот счет мастак! Вот так же было, когда я состоял в кассе взаимопомощи. Тогда рыбаки потребовали, чтобы им тоже выдавали пособие по безработице. Как будто правильно, а? Но у меня этот номер не прошел.
— Знаю, знаю. Ты уж рассказывал об этом не раз.
— Я сказал: нет! Вот они и обжаловали мое решение в министерство. Оттуда мне прислали бумагу, в которой потребовали, чтобы я «мотивировал свой отказ»…
— Так, так. Ты рассказывал мне об этом.
— Я же ответил: не понимаю, как рыбаки могут быть безработными, пока для них открыто море.
— Здорово!
— Как тебе это нравится: «пока для них открыто море!» Хи–хи–хи! Неплохо сказано, правда?
— Ну, разумеется. А теперь я пошел. Мне еще кое- какие дела нужно справить.