Пропавший лагерь
Шрифт:
— Да что это, в самом деле, ехали бы днем, а то в ночь. Не милиция, а бандиты!
Дело принимало серьезный оборот. Вдруг все загалдели. Ребята и милиция вытаращили глаза: из одной землянки вылез тоже на карачках человек, но он был чистый, в кожаной куртке и тащил за ухо портфель.
— В чем тут дело, товарищи? Почему в ночь?..
— А вы кто такой?
— Я
Все разинули рты.
— Што? Што… — потянули голоса. — Председатель самогонщиков?!
— Я председатель артели смолокуров и угольщиков, вот документы… Но почему ночью, я протестую… Кто здесь партийный?
— Я… я… я… — заикался начальник милиции. — Видите, товарищ, я тоже коммунист.
— Я в Уком партии с этим делом. Являться ночью со стрельбой, — это не годится!
После этих слов поднялся гвалт. Милиция вцепилась в вожатого, вожатый в Шурку, хотел Шурка вцепиться в Фому и Ерему, ан ихнего и духу не было.
За добрую версту катали лапотники, присаживаясь хохотать, отхохотавшись, драли дальше, пока снова не душил хохот, от которого валились с ног.
8. Лагерь пропал!
Ребята, оставленные на пароме, не отходили от Глебыча, помня наказ вожатого. Старик так осерчал, что притворился глухим и не хотел с ними разговаривать, Бились, бились, плюнули.
Уселись у сходней и слушали ночь. Букали водяные жуки, и всплескивала река сонных рыбин. Село было тихое, не перебрехнет собака.
Вдруг донесся беспорядочный топот. Его покрыли крики, и затем огромный лай проснувшихся всех собак села Выселок. Страшный шум и гул катился лавиной к парому, делаясь громче и ближе. Ребята вскочили. Вылез Глебыч.
— Еще што!
— Едут, не наши ли!
Гомон докатился, плеснулся по берегу, и орава галдящих всадников, растрепанных, иные были в одних исподниках и босиком, влетела на паром и осадила взмыленных лошадей.
Ребята только успели посторониться.
— Паромщик, тетеря, проезжали цыгане тут с лошадьми?! — загалдели много сразу.
— Хуже цыган, — пробурчал Глебыч.
— Тяни канат, нагоним. Живей!
Глебыч отмотал причал, и паром дрогнул.
— Глебыч, што ты, какие же цыгане, — опомнился один из ребят.
— А это чьи? — гаркнул кто-то.
— Ихние сторожа, оставлены в караул, — хитро скосив глаза, прошепелявил Глебыч.
— Ах вы… голодраные. Бери их!
Ребята только пискнули, как их тиснули.
Паром уперся в сходни, Глебыч махнул на лагерь, и вся орава снялась, как бешеная, и покатила по берегу.
— Весь табун, а? Головы отвертим, весь табун!.. — слышали ребята, мотаясь на крупах лошадей. Они разглядели, что у всех свое оружие, начиная от топоров, вил и кончая охотничьими ружьями и наганами.
— Да что же это такое?!
Утром отряд, вдоволь наглядевшись, как гонят смолу, деготь и обжигают уголь, плелся без барабанного боя и без всякого
Сидит вечный Глебыч и тянет не менее вечную трубку, а часовыми и не пахнет.
— Где ребята? — тормошили старика.
Он лениво махнул рукой. Там, дескать, в лагере.
Мокрый канат пошел по рукам, и скоро все высыпали на бугор. Строй держать надоело и повалили кучей, как французы из Москвы.
Не дойдя пол-пути, стали щуриться и вдруг, все как один, встали.
— Где же лагерь-то?
Тридцать рук поднялись и, протерев шестьдесят глаз, опустились.
— Ребята, а ведь нет лагеря.
Еще раз огляделись.
— Гм, паром вон, вон роща, а вот тут и должен лагерь быть, — будто бес путает.
Потоптавшись, во всю прыть понеслись к тому пустому месту, где когда-то был лагерь.
Подбежали и головы повесили. Как слизнуло лагерь — одни ошметки, и уцелела только кухня, а по всему, будто буря прошла. Где валяется стенгазеты клок, где веревки обрывок и потерянный кем-то сандалий, с оторвавшейся со страху подошвой.
— Нн-да… — протянули некоторые.
Покопались в остатках и сели куковать на крутом бережку.
— А все-ж-таки, куда-ж он делся?
— Тут брат, сам чорт не разберет.
— Проеремили!
— Профомили?
Солнышко продирало на обед, а пионеры все сидели.
— Куда податься? В милицию? — туда теперь глаз не кажи.
С горя запели картошку.
— Тошка, тошка, тошка… — прыгало с берега и топилось в реке.
Но что это? С той стороны реки показался паренек, он свистнул. Ребята повскакали.
Паренек скинул кафтанишко, достал лук, стрелу и, туго натянув тетину, прискакнул.
Стрела шикнула в воздухе. Ребята даже отскочили.
— Откуда его принесло?
Стрела дала перелет и коснулась у дорожки. Ребята бросились к ней, а паренек залепетал к деревне.
— Стой, стой! — орали ему.
Он невозмутимо удирал.
Стрелу отыскали. На конце ее была привязана бумажка. Вожатый развернул и опять тем же почерком буквы сказали:
«Лагерь пo ошибке вместо цыган. Направление в уезд. Спешите — всего двадцать верст, к вечеру там. Я на работе, не вздумайте отыскивать.
Симка.
P. S. А дельцы Фома и Ерема».
Вожатый поковырял в голове бумажкой, с досады швырнул ее и дал сбор.
— Нажмем в город, в уезд.
Шагали натощак и налегке.
9. Фома-Ерема — не Фома и Ерема
— Да какие же это тебе цыгане, орясина безглазая, — размахивал руками начальник уездной милиции перед фиолетовым носом здоровенного парнюги.
— Да ня цыгане, дети ихние, сами-то деру, их оставили. Ведь табун цельный, табун угнали, 20 конев! — горячился богатырь.