Пророчество Двух Лун

Ленский Владимир

— Мы же не знали.

Элизахар понятия не имел, что имеется в виду, но ему пришлось довольствоваться этим.

Он еще раз оглядел собравшихся и наконец принял решение.

— Ваша деревня освобождается от податей на пять лет, — сказал он.

Они никак не отреагировали. Продолжали глазеть на него, переминаться с ноги на ногу и помалкивать.

«Почему они не бунтовали, когда их обирали до нитки, уводили у них сестер и дочерей? — думал Элизахар. — Я видел деревни, где люди восставали из-за двухголовой ящерицы,

случайно заползшей на борозду. А этих бессовестно грабили несколько лет кряду. Они приучились прятать своих женщин при виде приближающегося господина, но ни разу не подняли голос. Должно быть, все дело в виселице…»

Наконец вперед протолкался низкорослый человечек, похожий на мятый кусок пакли: такие вырастают из тех, кто недоедает с детства. Определить его возраст не представлялось возможным. Вероятно, этот человечишка ни в грош не ставил собственную жизнь, потому что он встал прямо перед мордой Элизахарова коня, подбоченился и громко вопросил:

— А ты и правда законный сын Ларренса?

— Я показывал печать.

— Ты показал кулак, — возразил человечек. — А я хочу видеть печать.

Элизахар протянул к нему руку с перстнем. Человечек бесстрашно схватил его за руку, оттянул средний палец и впился глазами в перстень. Остальные ждали — но не напряженно, а как-то вяло.

Наконец человечек крикнул:

— Вроде та самая! Да и на лицо он похож.

И снова повернулся к Элизахару.

— Ты его ловко раскусил, нашего управляющего. Он ведь так и говорил: «Вы — мой приз». Его слова! Волк, а не человек. Его бы самого повесить надо.

— Волки не вешают волков, — сказал Элизахар.

Человечек пожал плечами.

— А ты из таких?

— Да, — сказал Элизахар. — Я из таких.

Пленник шевельнулся, и Элизахар сильнее притянул его к себе, чтобы не дергался.

— А это кто? Овца? — прищурился человечек.

— Ответь мне на один вопрос, — заговорил Элизахар, чуть наклоняясь к нему с седла. — Почему ты меня не боишься? Неужели твои односельчане за тебя вступятся, если я вздумаю зарубить тебя за дерзость?

— Нет, они не вступятся, — охотно согласился человечек. — А ничего я не боюсь потому, что меня один раз вешали, но я сорвался — видишь, шрам на горле и шея вся скособочена? — Он оттянул ворот грязной рубахи и показал отвратительный шрам. — Со мной теперь до самой смерти ничего не случится.

— А, — сказал Элизахар.

Маленький человечек лихо подмигнул ему и крикнул:

— Точно, новый герцог! Без обмана!

Люди зашевелились, начали переговариваться.

Элизахар смотрел на них, ощущая, как в душе поднимается тоска. Ему не хотелось здесь оставаться. Ему совершенно не хотелось иметь с ними дело. Но он даже освободить их не мог, чтобы убирались из его владений подобру-поздорову, потому что эта жалкая деревня была частью майората и не подлежала разделу или отчуждению.

— А это у тебя кто? — спросил

дерзкий человечек. — Как-то ты нехорошо его связал.

— Он хотел убить меня и мою жену, — сказал Элизахар.

Эмилий поднял голову к Элизахару.

— Ты что, отдашь меня этим крестьянам? — прошептал он.

Элизахар не ответил. Вместо этого он опять обратился к кособокому человечку:

— Повесь его для меня.

Человечек чуть замялся. Потом сказал:

— Так ведь женщина здесь… Молодая. Твоя жена, говоришь? А ежели она в тягости? Ты можешь и не знать, а она вдруг в тягости? Ей на такое глядеть…

— Моя жена слепа и не увидит, — сказал Элизахар. — Делай.

* * *

Госпожа Танет перебирала драгоценности. Она разложила в своей спальне браслеты, диадемы, кольца, ожерелья, пояса, пряжки. Везде блестели камни, переливались жемчужины, тускло и призывно светилось массивное золото. Немыслимым казалось расстаться со всем этим. Столько лет она мечтала завладеть сокровищницей Ларренса — и вот, когда вожделенное сбылось, является этот Элизахар и отбирает у нее все.

Нет, все ему забрать не удастся. Он ведь не имеет списка. Не существует такого списка. Ларренс никогда не заботился о подобных делах. Он просто привозил все эти прекрасные вещи и складывал их в сундук. Под замок. Для кого он их копил?

Однажды она осмелилась спросить мужа:

— Зачем вам украшения, если вы не носите их сами и не надеваете на свою жену? Неужели для любовниц?

Сперва он не понял:

— Для каких любовниц?

Потом рассердился:

— Моим любовницам не нужны украшения — я предпочитаю видеть их голыми, а они отдаются мне без всякой платы, просто из любви!

И в конце концов снизошел до ответа:

— Золото накапливает в себе могущество. Я верю в это. Чем больше золота хранится в замке Ларра, тем крепче владыки этого замка. Золото собирает в себе силу, преобразует ее в физическую мощь. Я верю в золото, Танет, в драгоценности. В городах люди считают, что деньги должны «работать», превращаться в товары, двигаться по миру, переходить из рук в руки. Но это чушь! Деньги должны быть монетами, лежащими на дне сундука. Я не какой-нибудь презренный горожанин, я воин, я знаю, в чем тайна золота.

Он помолчал и отвернулся, не желая продолжать тему, и Танет поняла: ее муж не на шутку рассержен тем, что она, женщина, заставила его заговорить о столь сокровенном.

Отчасти она и сама верила в волшебную силу золота. И вот теперь, когда эта сила попала к ней в руки, — все отдать Элизахару?

Хотя бы часть Ларренсова наследства она заберет с собой. Драгоценности занимают мало места. Она сможет возить их в маленьком ларце, пока наконец не обретет нового дома — в Вейенто, в столице или где-нибудь еще.