Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Её охватили трепет и счастье, подсказавшие, что всё, что она сделала, было верным, и что её недавние слова Верховной Жрице вовсе не были преувеличением, как на мгновение показалось самой себе.
— Сестра Хайнэ? — повторил Онхонто, и лицо его осветила радостная улыбка.
Эффект от этого был умопомрачительный — без преувеличений, как будто солнце, вышедшее из-за туч, осветило серый пейзаж, в мгновение превратив его в чудную картину, наполненную красками жизни. У Иннин задрожали колени — эта ошеломляющая, невиданная, неземная красота сбивала с ног.
А он, обладавший таким оружием, рядом с которым меркли даже могущество
Несколько минут они молчали.
После Онхонто вдруг снова повернулся к статуе и скользнул странным взглядом по руке, сжимавшей рукоять меча.
— Вы знаете, Иннин, я прочитать легенду о том, что в древние времена Аларес имела земного мужа, — сказал он. — Она была свирепа и неукротима и подчинять своей воле всё, что находить на своём пути, но однажды столкнуться с ним. Она взять его, но он не быть её. Он никогда не сопротивлялся ей, но она считать его своим самым опасным противником, своим главным врагом, потому что он был первым, кого она полюбила. Однако она была бессмертна, а он смертен, и поэтому однажды в минуту опасности она спасла его, поставив под удар себя. «Я нашла свою погибель», — промолвила она, имея в виду своё поражение перед ним. Вот только слова её, которые всегда сбывались, облекаясь плотью, сбылись и теперь: в то же мгновение она умерла. Но муж, который любил её, хоть она никогда и не знала об этом, спустился за ней в Подземный Мир и вернул её обратно… С тех пор они были вместе. Она не стала менее властной, но он успокаивать её ярость своим кротким взглядом, и постепенно тот меч, которым она подчиняла всё себе, превратился в меч, дарующий справедливость, — Онхонто помолчал. — Но мне рассказывать, что Аларес была девой-девственницей, не имевшей мужа...
Во второй раз за этот день Иннин испытала ошеломление.
Указанная легенда была ей знакома — хотя, конечно, и не в такой интерпретации, которая явно имела современное происхождение: в древних сказаниях не уделялось слишком много внимания чувствам и переживаниям. Но истоки рассказанной Онхонто истории совершенно точно уходили корнями в запрещённые сантийские мифы, в которых Аларес, называемая в других источниках Аллария, была, во-первых, одной из многих, а, во-вторых, имела земных супругов. Откуда Онхонто мог узнать о них? Или Госпожа рассказала ему?
— Великая Богиня известна нам в двух ипостасях, — проговорила Иннин. — И первая из них — это изначальное творящее и бессмертное начало, которое будет пребывать всегда. А вторая — её земное воплощение, дева-девственница и волшебница, которая завещала собственный путь нам, жрицам. Она же передала первой из нас тайные знания…
Она замолчала, чувствуя странную неловкость от того, что приходилось говорить все эти вещи ему, чужеземцу, который за год пребывания в Астанисе так и не смог выучиться правильному, чистому языку. Понимал ли он её?
Но глубокий взгляд говорил, что понимал, и даже больше, чем следовало — от чего становилось ещё неуютнее.
— Впрочем, никакой легенды о том, что она имела земного мужа, я никогда не слышала, — закончила Иннин, покривив душой.
— Вот как. Что ж, значит, это просто красивая придумка… Рассказ, — заключил Онхонто, мягко улыбнувшись, и по этой улыбке невозможно было понять, поверил он или нет. — Я и прочитал это как рассказ, но, честно говоря, подумал, что он
Во взгляде его как будто скользнула затаённая скорбь, причин которой Иннин понять не могла.
Её больше волновало другое: человек, который сочинял подобные рассказы, был явно знаком с сантийскими мифами. И кто это был, неужели Хайнэ? Мало того, что скандальный эротический писатель, позже заподозренный в вероотступничестве — так теперь ещё и это?
Вспомнив о Хайнэ, Иннин отдала Онхонто его письмо.
Тот принял его с лёгкой улыбкой, в которой, однако, почудилось что-то болезненное, и спросил, как скоро она покидает дворец, и не сможет ли подождать, пока он напишет ответ.
Иннин ответила, что собиралась ещё проведать их с Хайнэ младшую сестру.
Тогда Онхонто неожиданно захотел пойти вместе с ней.
Желание это удивило Иннин, но она объяснила его для себя тем, что симпатия Онхонто к Хайнэ, очевидно, распространяется и на всех его сестёр.
Вскоре им удалось отыскать Ниту в саду, но та была не одна. В человеке, который, судя по их виду, только что о чём-то лихорадочно спорил с ней, Иннин, приглядевшись, узнала Тиэко Фурасаку — младшего брата Марик, легкомысленного юношу, который всё не желал учиться и думал только о развлечениях…
Впрочем, сейчас его вид, как и вид Ниты, претерпел решительные изменения. Он похудел, потускнел, осунулся — как будто взял на себя часть её скорби.
Иннин заподозрила любовную драму.
Вспомнив то, что она видела и слышала, она без особого труда восстановила картину событий и отношений: Тиэко был влюблён в Ниту с детства, но никак не решался признаться; та не воспринимала его всерьёз. Наконец, по совету старшей сестры, он предложил Ните спор и подтолкнул её к авантюре с проникновением во дворец, стараясь показать себя отчаянным и бесстрашным и тем самым вызвать интерес к себе, как к личности. Нита попала во дворец, увидела Онхонто и… все планы Тиэко пошли крахом. Несколько месяцев он, очевидно, терпел и мучился, глядя, как любимая девушка страдает по другому человеку, а теперь, не выдержав, сделал своё запоздавшее признание — но оно, увы, уже не могло чего-то изменить.
Иннин подошла к ним ближе и поздоровалась; Онхонто со своей свитой остался чуть в стороне.
С одной стороны, ей было неловко нарушать уединение Тиэко и Ниты в такой момент, с другой — судя по всему, этот разговор давался её сестре, и без того измученной своей любовной тоской, тяжело, и, вероятно, в глубине души она была благодарна возможности его закончить.
На лице молодого человека было написано отчаяние.
Вдруг Онхонто, который шёл позади Иннин и не имел возможности догадаться о том, что было известно ей, отделился от своей свиты и тоже шагнул к девушке.
Та, увидев его, замерла на месте. Глаза её расширились, и вся она как будто стала прозрачной — странное сравнение, но именно оно пришло Иннин на ум. Сестра её словно обратилась в одно мгновение в хрупкое стеклянное изваяние — тронешь кончиком пальца, и оно разлетится вдребезги.
И только прикосновение таких рук, как руки Онхонто, могло быть достаточно бережным…
Он дотронулся до её локтя.
— Нам никак не удаваться увидеться вновь, — сказал он. — А я хотеть сказать вам, что прочитал ваши рассказы, и они очень нравиться мне. Благодарю вас.