Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Сейчас этого чувства не было.
Не было вообще ни чувств, ни мыслей о том, что нужно делать, — что-то подсказывало, что-то вело, что-то заставляло действовать по чёткой схеме, и Иннин делала это без раздумий, как будто делала так всегда.
Она закрыла глаза, представляя ветер, и ураган понёсся на её противницу, сметая всё на своём пути, срывая с деревьев ветви, а с крыш — черепицу и закручивая их в гигантской воронке смерча.
Сила урагана была чудовищной, но то, что для противницы это ничего не значит, Иннин поняла почти
«Теперь её очередь», — подумала Иннин.
Точнее, надо было бы сказать «узнала» — кто-то как будто подсказывал ей негласные правила поединка, как прежде подсказывал, что нужно делать. Вкладывал эти знания внутрь неё. А, может быть, наоборот — доставал то, что было там всегда.
«Нет, у тебя две попытки, — услышала Иннин мысленный голос волшебницы. — Потому что ты слабее».
Иннин судорожно кивнула и стиснула зубы, вновь собираясь с силами.
К ней вновь вернулась способность мыслить, но и мысли были какими-то новыми — чёткими, быстрыми, как удар кинжала, направленными лишь на одну цель.
«Прямая атака против неё недейственна, — думала она, не сводя глаз с волшебницы. — Я попробую по-другому».
И Иннин обхватила себя руками.
— Холодно, — сказала она, стуча зубами и стараясь представить, будто она и впрямь очень сильно замёрзла. — Здесь холодно, очень холодно! Гиблая стужа!
Всё стало покрываться льдом; с неба хлопьями повалил снег.
Почувствовав, что дальше всё произойдёт и без её участия, Иннин расцепила руки. Тепло вновь вернулось к ней, в то время как всё окружающее продолжало замерзать, погружаясь в ледяной зимний сон.
«Я когда-то тоже устраивала этот трюк», — вдруг пронёсся в голове Иннин голос волшебницы.
И она, вместо того, чтобы попытаться разогнать стужу, как рассчитывала Иннин, присоединила свои усилия, так что корка льда, уже успевшая покрыть стволы деревьев, ограду заборов и стены домов стала становиться всё толще и толще.
На этот раз Иннин задрожала от реального холода и поняла, что проиграла.
Но было и нечто хуже, нежели её поражение — неминуемый ответный ход.
«У меня ведь есть слабое место, по которому она легко ударит!.. — вспыхнуло у неё в голове, и она, побледнев, инстинктивно прикрыла живот. — Ребёнок…»
Внутри начал подниматься страх, и Иннин подавила его большим усилием воли, инстинктивно понимая, что страхом подпишет себе смертный приговор.
Подняв голову и выпрямившись, она стала ждать ответный удар.
Но ответного удара не последовало.
Вместо очередного этапа поединка, Иннин вдруг обнаружила себя идущей по весеннему саду под руку со своей противницей. Белоснежные лепестки цветущей
Вдалеке она увидела беседку, в которой сидели двое, и интуиция сразу же подсказала ей, кто это.
Отпустив локоть своей подруги, Иннин бросилась вперёд и, растолкав со смехом обоих братьев, уселась между ними, положив голову Хатори на плечо.
— Иди сюда! — позвала она волшебницу. — Иди сюда, я познакомлю тебя с моим братом!
Она пихнула в бок Хайнэ, который сразу же стал пунцовым, как маковый цвет. Этот Хайнэ был здоров и красив, но всё так же стеснителен до женского пола, как в двенадцать лет, и это несказанно забавляло Иннин.
— Ну, она тебе нравится? — заговорщически спросила она, наклонившись к брату, и тот побагровел ещё больше.
Волшебница вошла в беседку и остановилась напротив их троих.
Хайнэ, сделав нелепую попытку вскочить и, видимо, убежать, замер на месте, вжимаясь в стену беседки.
— Он просто смущён, — объяснила Иннин. — Он стеснительный, но хороший.
— Я знаю, — кивнула волшебница, улыбнувшись.
Тогда Хайнэ, чуточку расслабившись, поднял голову и сделал попытку робко улыбнуться в ответ.
Волшебница взяла его под локоть и повела куда-то прочь из беседки.
Иннин удержала Хатори, рванувшегося вслед за ними.
— Не мешай им, — сказала она. — У них всё будет хорошо.
— Что они будут делать вместе? — недоверчиво спросил Хатори.
Иннин задумалась — и вдруг поняла ответ.
— Ты разве не слышишь? — улыбнулась она. — Он рассказывает ей свои сказки. А она — она воплотит их в реальность.
Она закрыла глаза и долгое время наслаждалась тишиной.
Потом волшебница вернулась под руку с Хайнэ и села рядом с ним на скамью.
Где-то далеко, за границами весеннего цветущего сада, вздымались к небу языки багрово-красного пламени, пожирая, может быть, всю страну, но им четверым было хорошо в цветущем, благоухающем и белоснежно-белом саду, и не было ничего в мире, что могло бы нарушить их чувства — спокойствия, радости, уединения и сплочённости одновременно.
— Пусть даже весь мир погибнет, — прошептала Иннин, держа Хатори и брата за руки. — Мы сотворим из его обломков новый. Ведь мы — волшебники, все четверо…
И её охватило щемящее чувство любви, печали и тоски по невозможному — тому, что должно быть, но никогда не сбудется.
Медленно придя в себя, она обнаружила, что стоит в одиночестве посреди улицы.
Рядом уже никого не было, но Иннин ни на мгновение не сомневалась, что то, что с ней произошло, не было ни сном, ни галлюцинацией.
Всё ещё чувствуя лёгкую слабость в коленях и след от болезненной тоски в сердце, Иннин побрела вперёд. Прежнее лихорадочное возбуждение схлынуло, оставив после себя пустоту и печаль.