Прорвемся, опера! Книга 4
Шрифт:
— Вы чего? — он начал вставать, но тут зарычал Сан Саныч, и Филатов торопливо опустил задницу на стул.
— Мы чего? Это ты чего отказываешься? Тебя Андрей Сергеич допрашивал, и уж он тебя даже пальчиком не тронул, а ты про него — пытки, пытки, — я покачал головой. — Не доводи до плохого, капитан Филиппов — человек спокойный, не нервный, а вот за себя не ручаюсь. Так что твоя писулька про пытки никому не понадобится, её твой же адвокат на суде забреет, мол, врёт и не краснеет.
Едва почуявший свободу Филатов сдался, ну а Домрачеву и правда
Вот Филатов и дал показания. А вскоре явился Кобылкин, вслед за которым зашёл сам Домрачев.
— Короче, — громогласно вещал адвокат, — проститутку ты на него не повесишь, я в курсе, что с ней Зиновьев имел отношения, он её бил при свидетелях, и наверняка её и придушил, как того барыгу. Ещё есть показания, что это покойный Зиновьев убил того наркобарыгу, и второго тоже, которого битой забили. А что до бабы-алкашки — ну, это сожителя её колоть надо! Кащеев с ней вообще никак не связан, он её даже не знал, в жизни не видел.
— А ювелирка? — рявкнул Кобылкин. — У него ювелирку погибшей нашли!
— А это… — Домрачев посмотрел на меня и явно передумал говорить, что это подкинули менты, — а с этим надо разбираться.
— А кто тогда Зиновьева придушил? — спросил Гена, опускаясь за стол.
— А я-то откуда знаю? Не Кащеев — точно, он в СИЗО сидел.
— Может, по приказу Сафронова это сделали? — ехидно спросил я. — Чтобы от лишнего свидетеля избавиться.
— Да ну вас, — адвокат отмахнулся. — Шутники. С Филатовым что?
— Признался, — сказала Ирина.
— А, ну и сам дурак, я же ему всё объяснял, что говорить, — без всякой вежливости бросил Домрачев, даже не глядя на подопечного, словно его тут и не было. — Так уж и быть, семёрку ему выбью, жопа есть — отсидит. А вот Кащеева — отпускай!
— На него есть заявления от соседей, — не успокаивался Кобылкин. — Есть зафиксированные покушения на изнасилования, есть нападение на сотрудника милиции при исполнении…
— Да не на волю отпускай, — неожиданно спокойным голосом сказал адвокат. — А в психушку, на судебно-психиатрическую экспертизу. Признают его психом, пусть лучше там сидит, и всем от этого спокойнее будет, и матери переживать меньше, и мне кровь пить перестанут. Ладно, — он проигнорировал негодующее мычание Филатова и повернулся к Димке. — Теперь насчёт моего подопечного. У вас на господина Сафронова ничего нет…
Они пошли курить, и уже всем понятно, что Сафронова сегодня отпустят под подписку о невыезде. То ли бандит так запугал своих людей, что они никак его не выдали, то ли у них как в секте — есть безоговорочный лидер, ради которого адепты пойдут на всё, тут пока непонятно.
Хреново, что выпустят. Но кроме РУОП на Сафронова были намётки и в ФСБ, а я сам видел, что местная братва этого увальня не любит. Покопаю-ка я в эту сторону, чтобы и за Толика отместку дать, и не пустить бандита во власть.
И для этого надо бы поговорить с Артуром, ведь в первой моей жизни Сафронов в городе не являлся. Как-то это связано —
Надо искать маньяка, а заодно — не допустить ещё одного покушения на себя. Раз Сафронов так взялся за моё устранение, выходит, мои вопросики и правда его напугали, и где-то можно найти явный хвост, как его прищучить на этом деле. Надо искать, что именно его беспокоит.
Филатова увели под белы ручки обратно в СИЗО, Кобылкин ушёл, размахивая ключами от машины, и мы остались с Ириной вдвоём, если не считать пса. Она положила на стол сумку и достала оттуда зеркальце. А я подошёл к подоконнику и нажал кнопку Play на стоящем там магнитофоне.
Оттуда раздалось что-то заунывное и протяжное, потом какой-то хор начал что-то исполнять на незнакомом языке.
— Это что такое? — спросил я и огляделся в поисках обложки кассет.
— Песни каких-то монахов, тибетских, вроде, — Ирина вздохнула. — Димка постоянно включает всякую ерунду. Монахов каких-то, всё остальное. Включи лучше радио.
Где-то в глубине головы появилась мысль, но я никак не мог её уцепить, чтобы развить. Ладно, пока оставлю, в нужный момент выплывет.
Два дня спустя
— Чем обрадуешь, Кирилл? — спросил я, протискиваясь к криминалисту в каморку. — Пришли результаты?
— Вот как раз хотел тебе звонить, — он пожал мне руку и полез за справками. — Под вечер уже приехали, я только домой собирался уходить.
Результаты сделали быстро, потому что генерал Суходольский помимо того, что орал на нас все два дня, что был здесь, сделал полезное дело — пинал областных криминалистов, чтобы долго не затягивали с экспертизой. И вот уже вечером десятого числа на столе у Кирилла лежали справки с печатями.
— Слыхал новость? — он показал на выключенное радио. — Взрыв в Москве на кладбище сегодня устроили, на могиле у афганского ветерана. Кто кого — пока непонятно, но шухера навели — во!
— Слыхал, — я кивнул, правда, только смутно припоминая детали из первой жизни, потому что сегодня об этом ещё не слышал.
— Короче, — криминалист положил справки перед собой и разгладил их ладонью, — проверили следы на коже, проверили перчатки те драные, проверили кофту медсестры, сравнили. Короче, — повторил он, — что-то не бьётся, Паха.
— Что именно, Кирюх?
— Струна, которую ты нашёл, гитарная, у неё керн стальной, — Кирилл провёл линию в воздухе, — а оплётка — бронзовая. Вот эти же частички бронзы с оплётки найдены на перчатках, которые там же лежали в сумке, а судмеды подтвердили, что следы на пальцах у Зиновьева совпадают с размером найденной тобою струны, Паха. И на шарфе у того мужика такие же следы, а на ней самой нашли пару волокон шерсти.
— То есть, барыгу задушил Зиновьев, — кивнул я. — Там кто-то из их кодлы на него и говорил. И того, которого забили битой, на него же и спихнули. Но эти две темнухи на него и запишут.