Прорвемся, опера! Книга 4
Шрифт:
— Макс, трупа не было, — Сафин начал загибать пальцы, — тяжких телесных тоже не было. Даже износа не было, вообще ничего не было. Это грабёж, вот тебе его и копытить, а не нам.
— Так он её душить хотел, — Макс показал на заявительницу, девушку-блондинку в жёлтом полушубке, которая вытирала глаза у стенда с информацией. — Вот в травму она сходит, снимет следы, вот и придётся мужикам заниматься. А про ограбление — так ничего же не пропало.
Вот фраза Игнашевича и заставила меня задуматься. Я остановился.
— А что было, Макся? — спросил
— Иди, тебе работы мало, Паха? — Сафин показал на кабинет. — Тут у всех сейчас по самое не балуй будет! А коллеги наши хитрожопые ещё и своё на нас спихнуть хотят.
Я пошёл дальше, думая, почему сам вообще вцепился в эти фразу? Ага, вот полушубок на девушке был мне знаком, у него на спине пятно, едва заметное, просто более светлый оттенок, и силуэт этого пятна походил на череп.
И почему я на это обратил внимание? Значит, это какое-то дело из первой жизни, да, точно, вспоминалось. И слова тогда произносились почти те же, разве что Макс долго спорил, что, мол, по её показаниям выходит, её хотели убить, и надо сразу квалифицировать, как покушение на убийство, а не грабёж-разбой возбуждать, а Сафин тогда говорил, что раз в больницу не попала, то и нам делать с ней делать нечего. Обычный грабёж. А потом в СМЭ на освидетельствовании нашли следы удушения.
Её душили, но потом она вдруг резко освободилась и убежала… мы тогда решили, что грабитель её выпустил, не рискнул убивать, не каждый же человек на такое способен. И было это до того, как мы поняли, что ищем маньяка, поэтому на этот случай большого внимания не обратили.
Ну, наводка так себе, но… а действительно ли грабитель выпустил её? Просто другое вспоминается, уже из этой жизни, как подруга погибшей проститутки Тимофеевой рассказывала, что кто-то её хватал в безлюдном месте, но отпустил. Отпустил, поняв, что это не та девушка.
Мелочи это всё, надо заниматься другой работой. Да и опять-таки, девушку отправят к судмедам — снять возможные побои и травмы, и по результатам всё зафиксируют.
Так что я дошёл до кабинета, но развернулся у порога и сразу направился к той девушке. Так, помню её, рыжая, с веснушками, в обычное время улыбчивая и смешливая, но сейчас расстроенная и подавленная. Она стояла в сторонке, постоянно касаясь шеи — то ли это жест, показывающий, что человеку очень некомфортно, то ли ей просто больно.
— Привет, — дружелюбным голосом поздоровался я и улыбнулся. — Слушай, а расскажи вкратце, что случилось.
— Здрасьте, — она уставилась на меня большими глазами. — Ну, как, иду я домой… Темно уже, вечер, и вдруг кто-то сзади прижался резко так. Я бежать хотела, а потом сначала дышать тяжело стало, — девушка снова потрогала шею. — Будто сдавило всё. А потом вдруг свободно стало! Сразу вздохнула. Вот и побежала.
— Так, а тебе через воротник дышать тяжело стало? — уточнил я.
— Через шарф, — она показала мне розовый вязаный шарф. — Бабушка связала. Будто шарф давил, а потом перестал.
— А когда ты домой вернулась, ничего у тебя на шее не было? — я
— Нет! — девушка помотала головой. — Но… вот когда задыхалась. Будто какой-то звук был такой… треньк! — воскликнула она.
— Ага. Так, а где это было? Помнишь это место?
Пусть работы и вал, но надо проверить, убедиться, насколько это серьёзно. Может, грабитель схватил её за шарф и выпустил, может, у него была удавка, но он её не удержал.
Или лопнула струна, та самая, на которой уже было несколько жертв. И если это так, значит передо мной чудом спасшаяся жертва нашего маньяка, а сама удавка может лежать где-то там, на месте, если маньяк её не нашёл.
Надо срочно всё проверить.
— Поехал я, Маратыч! — крикнул я. — Чую, что-то недоброе было.
— Ну…. езжай, — согласился Сафин с явной неохотой. — Устинова с собой возьми… и рапорт на автомат напиши, я подмахну у начальства. Возьми ещё броник и не снимай его, понял? Спи даже в нём, пока всё не закончится.
Достала уже Сафина всё эта карусель.
— Понял, Маратыч, — я усмехнулся и пошёл в оружейку.
Глава 9
— Звонит новый русский другому, — водитель Степаныч громко заржал над своим же анекдотом, — ах-хах-ха! Звонит, говорит, Петруха, здорово! А Петруха ему отвечает — да некогда мне говорить, тихо, я на кладбище. А тот ему — а кто тебя так, Петруха? Ах-хах, прикинь, Иваныч!
— Ну что, Степаныч, да разве это анекдот? — Василий Иваныч покачал головой. — Чё у тебя сегодня анекдоты такие дебильные? То про кладбище, то жопа какая-то яблоки жрёт? Херня какая-то это на лыжах, а не анекдоты. Ты бы хоть хорошее что-нибудь рассказал, а то только анекдоты несмешные травишь или про шурина своего рассказываешь, как он что-то мутит.
— Да про шурина-то нечего, — водитель махнул рукой и насупился. — Чё там говорить-то про него? Вышел из магазина, поскользнулся, упал на копчик. Всё-то в больнице лежит, ходить не может. И-эх, он и так не работал, да хоть какие-то деньги домой тащил, а теперь лежит, мне и своих кормить надо, и его семье помогать ещё, пока он не оклемается.
— Да ладно-ладно, — Устинов примирительно поднял руки. — Ну, бывает, в жизни всякое случается. Давай я тебя развеселю.
— Не надо, — Степаныч отклонился, с опаской глядя на него. — Я за рулём вообще-то. Знаю я, как ты веселишь. Врежемся ещё!
— Да мы уж приехали. Здесь же, Пашка?
— Угу.
Захватили мы с собой Сан Саныча, а у рыжей девушки я на время взял шарф, который был на ней во время нападения, пообещав непременно его отдать. Шарф лежал в пакете, который я нёс в правой руке, а левой придерживал сумку с автоматом, чтобы не колотила по бедру. А поводок с собакой взял Устинов, Сан Саныч его вполне слушался.
— Ух, щас мы с Саньком всех маньяков найдём, — Василий Иваныч погладил собаку и пожал лапу. — Всех-всех маньячелл арестуем.