Прорвемся, опера! Книга 4
Шрифт:
Судмед не только вскрывает трупы, но и живых осматривает и дает заключение. В крупных учреждениях это могут делать разные сотрудники, но только не у нас. И если Ручка больше специализировался на мертвецах, которых потрошил с большей охотой, чем разговаривал с людьми, то Ванька легче находил общий язык с «живыми» клиентами, и самим пострадавшим взаимодействовать с ним было намного проще.
Нет, наигранное сочувствие он не выражал, уже оброс цинизмом и скорлупой профдеформации, и на чужие страдания ему плевать. Но хотя бы не говорил всякие грубости, не кричал и не давил, и
— Что-то нашли? — спросил у нас сидящий здесь Кобылкин, когда мы с Устиновым зашли к судмеду в кабинет.
Рыжая девушка сидела на кушетке в одной тонкой маечке, обхватив себя руками. Чувствовала она себя явно неуютно, в больших ореховых глазах видна тревога. Ну хоть не заставили полностью раздеваться до пояса. Ванька как раз смотрел ей на шею, что-то при этом записывая в блокнот.
Судмеду положена еще и медсестра в помощь, которая, как секретарша, только не рецепты бы выписывала, а вела записи по ходу освидетельствования (если объект живой) или вскрытия. Но в нашем морге я медсестер отродясь не видел. Или вымерли, или ещё что-то.
— Так, голову сюда, — равнодушно произнёс Ваня и взял девушку за виски, она же при каждом прикосновении вздрагивала. — Чуть назад… вот, Геннадий, смотри, странгуляционная борозда — следы удушения явные, есть повреждения капилляров под кожей, видны пятна невооружённым глазом, иных травм не фиксирую… Ну, это точно Кащеев, — он хмыкнул, — его как Ручку, отпускают, что ли? Только того из больнички за водкой, а этого из СИЗО — людей душить.
— Ты меня ещё подкалывать будешь? — огрызнулся следак и вперился в рыжую тяжёлым взглядом. — Так чё? Где он тебя трогал, как трогал? Говори уже, чё там было? Кто тебя преследовал? Где конкретно? Как был одет? Или знакомый это, может, твой был? Ухажёр, может, надрался, повздорили — и душить давай, а ты его покрываешь? Знаю я вас. Тебе его жалко стало, а нам работать с этим потом.
— Да нет, я… — начала оправдываться девушка.
— Да хватит её запугивать! — воскликнул Ваня, отвлекаясь от записей. — И так трясётся. И вообще, не мешай мне работать, только мысли сбиваются.
— Так нашли что-то? — Кобылкин вспомнил про нас.
— Пока непонятно, надо разбираться с находками, — ответил я.
Устинов глянул на меня, но удивление скрыл. Утаю я эту улику на день-другой, проверю пару теорий. Просто мысли всякие витают… вот, вроде, со сбитой собакой и закрыт вопрос… если не было подмены…
Но другие вопросики по следователю прокуратуры всё равно никуда не делись. И хотелось бы иметь какой-то козырь на случай, если подозрения оправдаются, ведь они никак не уходили, а засели в мозгу, как старый шуруп в бревне. Поэтому вполне можно придержать улику пока.
— Что там найдешь, целая помойка, а не пустырь, — продолжил я. — Чего только нет. Только посмотришь на это стекло битое, уже заражение крови, кажется, словил.
— Помойки — дело такое, — Ваня кивнул. — Кстати, Ручка же вернулся, он там, в «трупешной» кого-то режет. Пострадавшую хотел смотреть, — он кивнул на девушку, — я не дал, он своими граблями кривыми лезет, пугает только, до слёз чуть не довёл.
— Уже
— Меня и не задерживали, — трезвый и злой Ручка заглянул в кабинет. — Психи осмотрели, говорят, переутомление было, а не крыша протекает. И не пил я… почти… так чё ты там, салажонок, осмотрел? — он прошёл к раковине и начал мыть руки. — Нихрена ты там не увидишь, знаю я тебя, тогда кровь куриную увидать не смог. Дай-ка лучше я теперь… куда проникновение было? — он навис на рыжей. — Сымай уже всё и показывай, хватит ломаться…
— Уйди! — Ванька замахал на него руками. — Душили её, говорю же, а ты не слышишь опять. Крыша, говоришь, не протекает? Да тебе в дурку уже пора, Яков Вениаминович, и навсегда! Будешь там на своей скрипке дурацкой пиликать с утра до вечера!
— Вы чё, уже с утра поругались? — Устинов усмехнулся. — И ссора продолжается?
— Всё, свободна, — Ваня глянул на девушку. — Одевайся.
Та торопливо спрыгнула с кушетки и подошла к своим вещам, лежащим на стуле. Натянула кофточку, я отдал ей шарф, который девушка тут же начала повязывать на шею. Но вдруг остановилась и задумалась.
— Ой, цепочка потерялась, — она начала внимательно смотреть на пол.
— Цепочка? — спросил Ваня, хмуря лоб. — Не помню такую.
— Была, золотая, с крестиком, мне мама дарила, — девушка наклонилась и подсмотрела под кушеткой. — Я её снимала.
— Хм, — судмед опустился на колени рядом с ней. — На тебе её не было, вот все твои вещи.
— Ты её точно сегодня с собой взяла? — спросил Кобылкин, закуривая сигарету. — Может, забыла дома? Или там, на месте потеряла, где душили? Лопнула, и прощай.
— Я не помню… — робко произнесла она. — Вроде, брала.
— Не помню, — передразнил Кобылкин. — Короче, так работать невозможно. Придёшь в прокуратуру, седьмой кабинет, а то я задолбался. Этого не помню, этого не видела, этого не знаю…
— Да уйди ты уже! — возмутился Ваня, замахав на него руками. — Мешаешь с самого утра. Тебе здесь мёдом намазано? Чё ты в моём морге вечно ошиваешься? Тут экспертное исследование вообще-то идёт, а не допрос.
— В твоём морге? — подал голос Ручка и включил кран, снова начиная мыть руки. — С каких это пор он твоим-то стал? Ты не охренел случаем, салага?
— Да не обращай на них внимания, — я потянул рыжую к выходу. — Юля же ты, да? Настроение у всех поганое просто, вот и лаются, обычно мирно живут, шутят. Слушай, а тебе есть… куда уехать на время?
Спросил я это у неё, когда мы вышли из кабинета. Все продолжали ругаться, даже Василию Иванычу досталось за компанию.
— Уехать? — она уставилась на меня.
— Показания ты дала, заявление у нас есть, мы работаем. Но дело какое-то — странное, и лучше бы тебе пожить где-то ещё. Есть возможность?
— Пока к бабушке в область могу уехать, — задумчиво сказала девушка. — Она меня в гости всё зовёт. На работе лишь бы отпустили, но у меня отгулы есть, поговорю с начальством.
— Вот и съезди к ней в гости, Юля, — я достал блокнот и написал свои цифры. — Ненадолго. А если что-то вспомнишь — позвони, лучше сюда. Ну а цепочка если найдётся — вернём.