Прорвемся, опера!

Дамиров Рафаэль

– Васильев, всё-то на работе? – Шухов, куда-то мчавшийся (это его топот я слышал), резко остановился и заглянул к нам. – Значит, не устал. Возьми кого-нибудь старшего, и идите-ка в депо, да поживее, туда уже судмедэксперт и криминалист едут. По вам работа.

Глава 4

Вот же Шухов, он таким тогда всегда был, и будет потом, когда получит повышение и станет начальником УВД. Не успеешь вовремя уйти – сразу запряжёт под какую-то работу.

– Попозже подъеду, – сказал Якут, поглядывая из-за

плеча Дружинина, что он там пишет. – Закончу с этим и приеду. Сходи пока, разузнай, что и как.

– Могу я с ним, – Устинов затушил сигаретку. – Там же как раз Яха Ручка будет, давно его не видел. Соскучился, понимаешь.

Якут неодобрительно покачал головой, зная давнюю «дружбу» между Устиновым и судмедэкспертом с фамилией Ручка. Но куда им деваться? Придётся работать вместе.

– Сейчас пойдём, – Василий Иваныч склонился над Сан Санычем и начал чесать ему за ухом. – Живо там всех разгоним, да же?

Ну, прогуляться с Василием Иванычем всегда того стоит. Он болтливый, но я был рад снова его видеть. Хороший он мужик, только к нему надо найти подход.

– Саня, – позвал я собаку. – Пошли.

Сан Саныч тут же поднялся и пошёл вслед за мной, и я пристегнул его на поводок. А куда деть пса? Возьму с собой, да и тогда закрывали глаза на то, чтобы ходить на место преступления с собакой. Да и он ведь пёс почти служебный, запахи брал на раз-два, помню до сих пор, как мы с ним выследили одного идиота, который думал от нас сбежать.

По пути Сан Саныч внимательно глянул на Дружинина, а тот опасливо глянул в ответ, тут же опустив глаза, и стал писать ещё быстрее.

Устинов шёл чуть впереди, вразвалочку, только у лестницы вдруг расправил усы и спустился резвым молодым бегом. Наверное, увидел какую-нибудь следачку или ещё кого-нибудь, вот сразу и сбросил лет двадцать.

– Ща, Паха, машину выпрошу у Ермолина, – бросил он на бегу. – Чё пешком-то ходить?

Не думаю, что у него это выйдет.

Ермолин на кого-то орал, я это слышал ещё на лестнице. Старый вредный дежурный не боялся никакого начальства, никто не мог выгнать его на пенсию, зато он знал кучу законов и инструкций и яростно сражался с каждым, даже с начальником ГОВД Федорчуком. А чего бояться пенсионеру, выработавшему стаж?

Но доставалось не только Федорчуку, в отделе он пил кровь всем.

– И что? – орал он на кого-то по телефону. – По инструкции как положено? А? Вот как положено, так и сделал! И что, что начальник главка? Да хоть Бориска Ельцин, инструкцию люди поумнее тебя писали!

Ермолин с силой швырнул трубку на корпус телефона и подтянул к себе в журнал, а потом медленно поднял голову на Устинова.

– Иди отсюда, – прохрипел он и замахал левой рукой, будто отгонял от себя мух. – Иди отсюда, Устинов, алкаш старый! Иди, кому говорят! Пока делов не натворил.

– Да я ж к тебе всей душой, Афанасий Макарыч, – Василий Иваныч развёл руки в сторону. – Как к старому дружбану, а ты…

– Я всё про тебя знаю! – дежурный погрозил ему пальцем и прижал к себе журнал. – И про туалет, и про пчелу, и про то,

как ты тогда…

– Да ладно тебе. Дай машину, до депо доехать. Жмур там.

– Никуда он не денется, а ты пешком пройдёшься. Тебе полезно. Для здоровья.

– Степаныч, а ты смотрел «Городок?» – Устинов наклонился к стеклу, подышал на него и начал выводить пальцем, приговаривая: – Ужасы нашего…

– Иди отсюда! И пальцем мне тут не рисуй, в прошлый раз хватило. Иди, работай уже! Тебе вообще на пенсию пора! Чё ты ещё в отделе делаешь?

– Да кто бы говорил! – Василий Иваныч отпрянул от окна, будто его ужалили. – С самого-то песок сыпется.

Он отошёл с возмущённым видом, повернулся ко мне и виновато пожал плечами, мол, не выйдет прокатиться.

Признаться, раньше, именно в эти годы, с Ермолиным я общий язык найти не мог, и лишний раз к нему не подходил, без особой на то необходимости. Зато потом, когда старик действительно ушёл на пенсию и уехал в деревню, смог с ним разговориться, так что о его слабости я знал.

Я подошёл к окну сам. Дежурный, прижав трубку плечом к уху, набирал номер, медленно вращая диск когда-то белого, а ныне жёлтого от старости телефона. Диск тихо похрустывал.

– Чё? – грубо спросил он у меня.

Я чуть потянул собаку, и Сан Саныч поднялся к окошку, заглянув туда и вывалив язык. Ермолин чуть просветлел.

– О, Сан Саныч. У меня тут только для тебя ничего нет. Тебе же карамельки нельзя?

Любит он животинок, просто тогда я этого не знал. Любит любых, от собак и кошек до куриц и кроликов. Вот и разводит их у себя в частном доме, особенно обожает куриц.

– Афанасий Макарыч, – тоном заговорщика начал я. – Мы тут с батей поговорили, думаем, может, курочек завести следующим летом. А ты, говорят, большой спец в этом.

– Ну, чё-то понимаю, – дежурный положил трубку на место и подозрительно посмотрел на меня. – А чё за вопрос?

– Да вот тут присмотрели брам, десяток, белые такие, большие. Что скажешь…

– Бери! – с энтузиазмом прокричал Ермолин, не дожидаясь вопроса. – Бери, не пожалеешь. Несутся – во! Большие, жирные, мясо вкусное! О! – он поднялся с места и начал что-то изображать руками. – У меня петух есть, брама! Я его отдельно держу, он огромный, всех петухов побил, всех куриц истоптал, ё***-террорист! А он тяжёлый, ломает их, когда топчет. Так что, если что, могу показать, и возьмёте.

– Да без проблем посмотрим, – сказал я. – Слушай, Макарыч, я уже на вторых сутках, а мне в депо надо, Шухов отправил, вот когда вернусь…

– Тачку надо? – он поднял трубку, набрал номер и злобно проговорил: – Ефремов! Машину подготовь для оперов! Ну и что, что бензина нет? Слей откуда-нибудь! Мне тебя учить, что ли?

– Благодарю, – я потянул собаку за собой. – Потом зайду.

– Ждёт там, на улице, – дежурный махнул мне рукой.

Я вышел, придержав собаку, чтобы не напугать посетителей. А город уже проснулся полностью. Машины ездили вовсю, открывались магазины, а с рынка неподалёку доносились песни тех лет: