Прорвемся, опера!

Дамиров Рафаэль

– Я-то откуда знаю? – смутившийся Шухов выскочил в коридор.

Не, знаем мы его свежий мёд, даже я это вспомнил. Старые слежавшиеся комки засахарившегося мёда, который невозможно есть, но который он продавал всем, кого видел.

Ладно, пока есть свободная минутка, надо действовать. Я поднялся и подошёл к Толику. Он всё хотел перевестись к нам, но Шухов не давал, вредничал, ставил условия. Подмогну немного.

Ведь я помню, куда в итоге делись те медали, дело-то обсуждали долго, когда

они нашлись.

– Толя, – позвал я. – Разговор есть.

– Говори, – он с подозрением посмотрел на меня.

– Был на рынке вчера вечером, – сказал я, думая, как лучше всё подать. – Встречался со своим информатором. И он брякнул, что внук генерала Загорского бегал и пытался всем впихнуть ордена своего деда. Тот, который с этой, попугайской причёской, зелёной.

– Ах он сучонок мелкий, – протянул Толик, моментально просияв. – Панк хренов. Так и знал, что это он, гадёныш, спёр их. Ох, дед ему устроит. Своей портупеей генеральской ему всю жопу отхлестает. А я всю голову сломал.

– Успевай, – я кивнул. – Пока он не продал всё. Если успеешь, увидишь расправу.

– С меня пузырь, Паха!

Толик накинул куртку, метнулся то в одну сторону, то в другую, а потом посмотрел на меня и достал из кармана целую горсть жареных семечек.

– Хоть это пока возьми, – бросил он и выскочил в коридор. Оттуда выкрикнул: – Сам жарил!

Ну, вот так шаг за шагом и будем всё делать. А Толик про благодарность не забывает. И чё мы с ним тогда не поделили? Молодые были, что поделать.

А я подошёл к Якуту и Дружинину. Хотелось посмотреть, как матёрый капитан Филиппов будет колоть бывшего зэка. Может, и сам покажу, чему научился за все эти годы. Заодно вспомню обстановку тех лет по городу. Смутно уже вспоминались знакомые когда-то имена и прозвища.

– Я жаловаться буду! – объявил Дружинин, косясь на Якута. – В европейский суд по правам человека! Понял, мент?

– Во как, – спокойным и умиротворяющим голосом произнёс Филиппов… – Там вон телефон с прямой связью с европейским судом. Будешь звонить? – и как даст ладонью по столу! – Где обрез взял?!

– Какой? – зэк выпучил глаза. – Какой обрез, начальник? На понт меня взять хочешь? Не было никакого обреза, вы мне его подкинули, век воли не видать!

– Обрез, – произнёс я и чуть привстал на носки, чтобы разглядеть бумажки на столе Якута, – из которого был недавно убит гражданин Сидорчук, он же криминальный авторитет Чингис из зареченских. Тот самый обрез.

– Да, а мы уже провели экспертизу, – подыграл мне Якут и подмигнул. – Так что видишь, как удачно всё совпало. Взяли тебя, а у тебя есть засвеченная пушка с мокрухи.

– Да я в натуре не понимаю, вы чё, мне Чингиса шьёте? – Дружинин начал вставать, но я надавил ему на плечо, чтобы сел. – Я отвечаю, не

в курсах, кто его мочканул! Это…

– Ну, – я пожал плечами. – Мы, конечно, люди не болтливые, но если Артур услышит, он за своего человека будет рвать всех, кого найдёт.

Дружинин приоткрыл рот, но Якут не дал ему подумать об этом.

– Обрез откуда?! – рявкнул он, привстав из-за стола и наклонившись к Дружинину. – Где взял? Кто его сделал? Говори! Или на тебя Чингиса повесим. А братве шепнём, что ты их бугра порешил.

– Да у деда одного на хате вынес, он всё равно куда-то пропал, – оправдывался тот. – С Лёхой Кирпичом на дело пошли, квартиру выставлять, нашёл ружьё под шконкой. Ножовкой по металлу ствол отпилил, ну это, чтобы носить сподручнее. И приклад того, отхреначил.

– Кража с проникновением в жилое помещение, незаконное хранение оружия, незаконное изготовление оружия, – перечислял я. – И подготовка к разбойному нападению. Ну и вишенка на торте – нападение на сотрудников милиции при исполнении. Ах да, чуть не забыл, за что мы тебя искали-то. Убийство с отягчающими там.

– И не просто нападение, а вооружённое покушение на жизнь сотрудников, – добавил Якут.

– А у нас же там сидит кто-то из зареченских? – спросил я. – Может, вместе их запихать, в одну камеру в изоляторе? Там и разговорится. Если выживет, конечно. А потом как Артур узнает, уже точно не выживет…

– Да я не в курсах про Чингиса, отвечаю! Б** буду, век воли не видать, я… не надо меня туда, – прошептал он. – Они же отморозки. Твари конченные, начальник!

– Ты за что Кирпича убил?! – Филиппов наклонился к нему через стол так близко, как мог.

– Из-за ружья этого! Говорю, продать надо на Старом рынке, сделать обрез, братва с руками оторвёт. Потом, говорю, поделить поровну, а он выделываться начал, говорить, что его это доля. Выпил, фуфло начал мне толкать, граблями своими махать, вот я нож случайно взял и…

– Пиши, – Якут взял из пачки лист и хлопнул по нему ладонью.

– Что писать?

– Всё пиши. И про обрез, и про Кирпича, и как в нас стрелять хотел, – он закурил и чуть кивнул мне, мол, всё хорошо. – Всё, что говорил, всё и пиши. Или я за себя не отвечаю.

А когда Дружинин стал писать большими корявыми буквами, делая ошибки чуть ли не в каждом слове, Филиппов присмотрелся ко мне и тихо сказал:

– Отсыпайся, Васильев. Ты, конечно, когда сутки не спишь, такое вытворяешь, но отдыхать тоже надо. Иди, прикрою, пока тебя Шухов не увидел, а то запряжёт ещё куда-нибудь.

Тут он был прав, а мне хотелось обдумать всё в спокойной обстановке.

Но выйти из кабинета я не успел, услышал тяжёлые торопящиеся шаги. Отдохнуть и подумать, кажется, пока не дадут.