Проржавленные дни: Собрание стихотворений
Шрифт:
«Опять поют знакомые слова…»
НОРДИК
А. СОБОЛЕВ. БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
18 мая 1920 года ночным поездом из Москвы в Петроград возвращался Александр Александрович Блок. Позади была десятидневная утомительная поездка, вместившая несколько публичных выступлений и светских раутов; что было впереди – мы знаем (и, боюсь, он знал тоже, хотя и в общих чертах). Его чтения в Москве имели большой успех (свидетель фиксировал: «Девицы и молодые люди осаждали его с альбомчиками, прося автограф. Он улыбался и покорно писал» [1] ); следствием этого явился большой урожай поданных из зала и врученных с нарочным писем и записочек. Одна из них (получатель пометил: «в Москве – май 1920») гласила:
1
Дневниковая запись Н. С. Ашукина 9 мая 1920 года (Ашукин Николай. Заметки о виденном и слышанном. Публикации и комментарий Е. А. Муравьевой // Новое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 199).
Александр Александрович,
Мне бы не хотелось, чтобы Вы уехали и я бы ничего Вам не сказала.
Познакомиться? Только для того, чтобы услыхать несколько обыкновенно произносимых в таком случае фраз, – я не хочу. А мне надо сказать Вам, что давно, давно я ждала Вас, мечтала об этой встрече: я не знала какой Вы и не видела никогда Ваших портретов. Но писала о Вас стихи. Я должна Вам сказать, что Вы удивительный, гениальный, необыкновенный поэт. Я преклоняюсь перед Вами.
Я не умею писать такие письма, потом я взволнована.
Попрошу Эйгеса передать Вам это письмо.
Александр Александрович, это не сантиментальность, – это искренний порыв. Вы мне дали так много, Ваши книги, переплетенные как евангелие, давно на моем столе.
Крепко жму Вашу руку,
дорогой и любимый [2]
Подписано письмо было так: Наталия Кугушева.
Наталия Петровна Кугушева родилась в Москве 24 сентября 1899 года. Ее род – татарский, княжеский, разветвленный, богатый – владел имениями в Пензенской, Тамбовской, Тульской и Уфимской губерниях; впрочем, в этом раскидистом родословном древе [3] не так-то просто отыскать нашу героиню: сама она там не значится, а кто из двух подходящих Петров (Петр Иванович (1871–1951), женатый на Лидии N, и Петр Иванович, про которого известен только год рождения - 1865) мог бы оказаться ее родителем, в настоящий момент установить невозможно [4] . Отца она почти не знала: с 1904 года он жил безвылазно за границей; мать (урожденная Шильдер) вторично вышла замуж [5] . Судя по редким упоминаниям в стихах и переписке, у Кугушевой была сестра – судьба ее мне неизвестна.
2
РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 294. Какой из четырех братьев Эйгесов (Вениамин, Александр, Константин или Иосиф Романович) передал это письмо – неизвестно; вероятнее всего – один из двоих последних.
3
Дворянские роды Российской империи. 1721-1917. Т. 3: Князья. М., 1996. С. 154-156.
4
См.: Там же. С. 162, таб. 75; С. 164, таб. 77. В своей поэтической родословной она подчеркивает свое татарское происхождение («Душа далекого разбойного Аная / Во мне веками дикая живет»).
5
См. автобиографию Кугушевой 1923 года (РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед. хр. 81).
Полвека спустя, обсуждая с приятелем чей-то московский адрес, она случайно обмолвится: «В том районе я никогда не бывала, а жила всегда в чрезвычайно фешенебельных кварталах и домах» [6] (звучало бы надменно, если бы не обстоятельства, о коих впредь); юность проходит в Москве с недолгими летними вояжами, только в начале войны они уезжают в Уфу, ближе к родственникам отца: «Мы жили в Уфе с осени 1914 (когда началась война) до осени 1915 г. Год жили. Сперва в гостинице “Россия”. Потом сняли дом у старушки-польки по улице, которая вела к “Поповским”, “Архиерейским” оврагам, забыла название. Я очень любила уходить на меловые утесы на Белой, там ложилась на живот и смотрела вниз. Или стояла на утесе и орала (буквально) стихи. Книги брала в аксаковской библиотеке» [7] . Первое стихотворение она написала еще в детстве: «<…> несколько дней у меня что-то ритмическое отстукивало внутри, а потом я заболела, потом написалось, я была настолько потрясена этим, что начала кричать и позвала маму. Мама удивилась и даже спросила, не списала ли я откуда-нибудь» [8] . В 1917 году она заканчивает гимназию.
6
Письмо к Д.И. Шепеленко 11 сентября 1952 года // ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 107.
7
Письмо к Д.И. Шепеленко 2 декабря 1952 года // ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 134 об.
8
Письмо к Д.И. Шепеленко 8 июня 1952 года // ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 91-91 об.
Между 1918 и 1922 годами «грациозное, струнчатое щебетание хорошенькой, как боярышня на картине Маковского, Наташи Кугушевой» [9] – непременный компонент бурной московской литературной жизни. Она учится в «Брюсовском» институте (1921–1922, не доучилась) и участвует в организации Всероссийского союза поэтов (1918), заседает в кафе «Домино»
В автобиографии 1923 года она написала: «Состою членом почти всех литературных организаций Москвы» [11] , – что чистая правда. В 1919 году она входила в состав эфемерной группы «Желтый дом», от которой не осталось ничего, кроме хроникальной заметки и списка участников [12] ; в 1920-м она числится в рядах несравненно более известной и результативной «Зеленой мастерской» – наряду с З. Хацревиным, Я. Полонским, Надеждой Вольпин и Вениамином Кавериным. Последний, не называя ее имени, вспоминал «грустную <…> девушку с необыкновенно большими глазами, о которой говорили, что она – бывшая княжна – истинная поэтесса, насколько я могу судить по воспоминаниям тех лет» [13] . Похожий портрет рисует и Надежда Вольпин: «Талантливая Наталья Кугушева (в прошлом княжна Кугушева) <…> с красивым лицом, длинными стройными ногами <…> синими печальными глазами и чуть приглушенным чарующим голосом» [14] . Под маркой «Зеленой мастерской» должен был выйти сборник ее стихов «Некрашенные весла» (он объявлен среди готовящихся в книге Полонского «Вино волос»), но этого не случилось. Вторая попытка выпустить эти же «Весла» была предпринята в 1922 году и оказалась столь же безуспешной, даром что анонсировался сборник в том числе и в берлинской «Новой русской книге» [15] . «Две книги стихов готовы к печати. Одну купило к-во Новый Мир, но книга выходит уже год и вряд ли выйдет», – писала Кугушева Заволокину в мае 1923 года [16] .
9
Серпинская Нина. Флирт с жизнью. М., 2003. С. 220.
10
Подробности см.: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Т. 1. Ч. 1-2 / Ответственный редактор А. Ю. Галушкин. М., 2005.
11
РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед. хр. 81.
12
Крусанов А. В. Русский авангард 1907-1932.Исторический обзор. В трех томах. Т. 2. М., 2003. С. 339-340.
13
Каверин В. Освещенные окна. М., 1976. С. 302.
14
Вольпин Надежда. Свидание с другом // Перспектива ’89. Советская литература сегодня. Сборник статей. М., 1989. С. 416.
15
Новая русская книга. 1922. № 11/12. С. 38.
16
РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед. хр. 81.
Ее литературные предпочтения лучше всего описываются пущенным тогда же в обиход термином «неоклассицизм»: несмотря на готовность участвовать в группах с эксцентрическими декларациями (она выступает на вечере «презантистов» 16 июля 1920 года и практически заносит перо, чтобы подписаться под хартией экспрессионистов, – но ревнивый родоначальник движения Ипполит Соколов вдруг решает, что лучше ему остаться единственным), наиболее органично она смотрится среди эстетически не экстравагантных поэтов – в «Литературном особняке», где она значится со дня основания и где 13 декабря 1920 года коллега П. И. Карамышев читал доклад «О творчестве Н. Кугушевой».
В дисперсной литературной жизни начала 1920-х годов победители и аутсайдеры разъединены; Кугушева, конечно, среди последних (что лучше всего демонстрирует ее участие в группе люминистов [17] : трое забыты, один убит), но и знакомства ее среди будущих персонажей учебника по литературе тоже весьма обширны. В «Зеленой мастерской», на квартире Полонского, читал «Сестру мою жизнь» Пастернак; через Надежду Вольпин Кугушева была знакома с Есениным. Несколько десятилетий спустя она спрашивает в письме к друзьям о судьбе бывших знакомых: Рюрика Ивнева, Крученыха, Тихона Чурилина. Случаются и экзотические контакты: мать Ларисы Рейснер в письме к дочери 28 декабря 1922 года упоминает: «В пятницу у меня будет еще <…> моя горбунья-поэтесса княгиня Кугушева, я люблю слушать ее, она хаос, но надоели размеры» [18] . Социализации ее способствовала служба в одном из центров литературной жизни (недатированное письмо Минаеву: «Милый Коля, я поступила на службу в Дворец искусств, занята с 7 до 9 ч. кроме праздников, сегодня там интересный концерт, приходите туда непременно, хочу Вас видеть» [19] ).
17
Об этом почти эфемерном литературном движении подробно см.: Галушкин А. Ю. «Люминизм» Вениамина Кисина // Литературное обозрение. 1998. № 2. С. 8-12; при всей незначительности следа, оставленного им в истории литературы, в личной судьбе Кугушевой его влияние существенно, двое из ее соратников-люминистов (Т. Мачтет и Б. Кисин) остались ее близкими друзьями; о третьем - Д. Майзельсе - она вспоминала с приязнью (и, кажется, не без взаимности). Стоит отметить, что и ее печатные дебюты состоялись в условно люминистских (по крайней мере, выпущенных тщанием одного из идеологов движения, Т. Мачтета) рязанских альманахах. Ср. наблюдение последнего: «Плохо одно что 4 месяца не пишу ни строчки новых стихов. Хотя и Н. П. Кугушева после люминизма своего тоже замолчала. У ней однако это хорошая прелюдия к новому ... мое же молчание не знаю чему приписать» (Дневниковая запись 12 ноября 1921 года // РГБ. Ф. 162. Карт. 8. Ед. хр. 1. Л. 4 об.
– 5).
18
Письмо Е. А. Рейснер к Л. М. Рейснер 28 декабря 1922 // Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 588 Наталия Петровна была инвалидом детства, горбуньей.
19
ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1. Ед. хр. 189. Л. 2.
До этих строк биография (со всеми оговорками) складывалась более-менее цельно, а вот сейчас пойдут сплошняком пунктиры, отточия и недомолвки – как из-за ситуации в литературе (в которой уж близится ужесточение свобод), так и повинуясь собственному сюжету, поскольку Кугушева постепенно отходит от литературной жизни. Подведем предварительные итоги. Она напечатала несколько стихотворений в альманахах, по преимуществу рязанских (благодаря организаторским талантам своего приятеля Мачтета); не выпустила ни одной книги; не публиковалась в периодике (в обеих известных мне автобиографиях она употребляет фразу: «Печаталась в нескольких сборниках»).