Прощай Атлантида
Шрифт:
Фрау Лотте рассказывала и о том, что не одна латышская семья старается отыскать в церковных книгах немецких предков, дабы доказать свое превосходство над соседями. Хотя советские репрессии смели большую часть ульманисов-ской политической элиты, многие все же спаслись и теперь, сотрудничая с деятелями оккупационных властей, блистали в замкнутом кругу, о котором остальные жители Латвии во время немецкой оккупации почти ничего не знали. Благодаря фрау Лотте мне, прячущейся в глубоком подполье, словно человеку-невидимке было позволено заглянуть за эти кулисы. Однако считаю эти маргиналии скорее материалами Сатирикона, чем исторической информацией. ТПиман терпеть не мог эту легковесную болтовню. Безмозглый (Нгт1о$, он говори;!) расчет и похоть, лицемерие или опасный самообман, не говоря
В остальном жизнь в доме Шимаиов протекала так, как будто оккупационной власти вне его не существовало вовсе. Ее просто-напросто с презрением игнорировали. Ко мне относились, как к обычной желанной гостье. У меня больше не было семьи, но я снова попала в родственную духовную среду.
Сам Пауль Шиман, без сомнения, стал центром моей жизни. К счастью для меня, мы сразу нашли общий язык и даже общее поле деятельности.
Шиман, конечно, прекрасно отдавал себе отчет в своем положении, годах, болезнях и всей ситуации в целом. Знал, что жить ему осталось недолго. Однако он взял на себя еще один труд — обобщение огромного опыта своей жизни, мемуары, которые можно было передать для осмысления следующим поколениям. К сожалению, он был настолько слаб, что с трудом мог час-другой усидеть за письменным столом; для написания большой книги физических сил оказывалось недостаточно. В то же время, как он мне признавался, чужого, равнодушного человека Шиман не потерпел бы в качестве помощника.
Теперь судьба послала ему секретаршу, во всем отвечающую замыслам. Я была рада безмерно, что могу быть полезной. К тому же не уборкой или шитьем и латанием одежды — я гордилась и этим, — а занимаясь соответствующим моей любознательности I! высшей степени увлекательным трудом.
Работали в комнате на втором этаже, служившей Шиману одновременно кабинетом и спальней. По большей части он полулежал на кровати, а я устраивалась у письменного стола. Диктофонов еще не существовало, я записывала рассказанное и затем перебеливала на пишущей машинке. Пользоваться ею я научилась еще у себя дома. Негг ОоЫог говорил медленно, берег силы. Часто текст был настолько продуман, а то и первоначально записан, что я сразу могла печатать на машинке.
Распутывать клубок жизни он начал с самого начала, с детства в Елгаве, потом перешел к веселым и легкомысленным студенческим годам и похождениям молодого журналиста в Ревеле (Таллине). Все это было необыкновенно занимательно. За неполных полтора года, которые я провела у Шиманов, он успел продиктовать мне историю своей жизни примерно до 1919 года.
В нашей работе, конечно, случались перерывы, когда я жила у госпожи Мельниковой. Иногда к Шиманам приезжали в гости родственники, к фрау Лотте — из Баварии; кажется, и члены семьи дяди Шимана Теодора. Этот дядя, известный консервативный историк, обосновался в Германии уже в конце XIX века и, как шутил племянник, постепенно онемечился. Балтийские немцы очень подчеркивали свое отличие от Кегскхг1еи1:.чс1/е — немцев, живущих в самой Германии, я уже в детстве замечала в "наших" даже некоторый оттенок высокомерия, снобизма.
Как только в доме появлялись другие люди, мне нужно было исчезнуть, и я шла через Елгавское шоссе к Мельниковым. Если на несколько часов приходили обычные гости, я оставалась наверху, а Шиман спускался вниз в гостиную или в теплую погоду на веранду.
Я не только записывала рассказ Пауля Шимана — часто наша работа превращалась в диалог двух неравных партнеров. Шимаиу даже нравилось, что я задаю вопросы, желая узнать побольше, или высказываю свои мысли. Он заново сформулировал и подкрепил многие выводы и установки, которые я получила еще дома или до которых дошла сама, читая книги.
Пауль Шиман подчеркивал обычно, что он всего лишь демократ и либерал, не больше и не меньше. Но все годы правления Ульманиса, а также во время обеих оккупаций и до конца жизни он сохранял хорошие отношения с бывшими депутатами парламента от социал-демократов. Дискуссии, различия во
К нему в гости пришли малоизвестные мне латышские знакомые. Когда гости ушли, я услышала, как Шиман, сердито ворча и причитая, тяжело поднимается по лестнице. Гости с восторгом говорили о сформированном недавно латышском легионе. Теперь можно будет воевать против Сталина и восстановить свободную Латвию! "Эти люди или идиоты, или околдованы!" — негодовал Шиман. От молодых ребят, идущих в этот самый легион, нельзя требовать, чтобы они сразу разобрались в ситуации. Их уверяют, что это патриотический долг, что они будут сражаться за свою отчизну, и они в это верят. Но в том случае, когда так говорят взрослые люди с политическим опытом, это абсурд, безответственность, даже больше — злодеяние против молодежи своей страны! Они поистине или слепы или не хотят смотреть правде в глаза. "Нельзя изгнать черта с помощью дьявола!" (Мап капп (1еп Теи{е1 пгсЫ тпИ (1етп Вее1геЬи1 аих кгегЬеп — старинная немецкая пословица). Гитлеру не нужна никакая Латвия, а только пушечное мясо. К тому же ясно, что Германия в конце концов будет разбита, так что в этой игре они ставят на каргу, которая заведомо бита. А парням расплачиваться. В этой игре остается единственное — отойти в сторону, сохранив разум и честь. Как это ни трагично, на данных бегах у Латвии нет и не будет своей лошадки.
Во второй раз я видела его опечаленным и кипящим от раздражения, когда к нему явилась небольшая делегация, в том числе несколько бывших депутатов партий, когда-то представленных в Саэйме. Если не ошибаюсь, Феликс Циеленс и Паулс Калниньш в их числе. Я их, конечно, не видела и декларацию Центрального совета Латвии так никогда и не читала, знаю только в пересказе Шимаиа. Потом советские органы госбезопасности меня дважды допрашивали об этой декларации, по, должно быть, поняли, что я действительно толком ничего не знаю.
Проводив гостей, он вернулся в комнату сильно помрачневший. Ничего он не стал подписывать. Очередная утопия, совершенно иллюзорный проект, прекраснодушные мечтания, У/итсН&епкеп, — якобы в этот момент, когда Гитлер ослаблен, можно получить автономию для Латвии, которая являлась бы чем-то вроде увертюры к независимости. "Если мы, уважаемые в Латвии люди, подпишем эту построенную на песке декларацию, мы будем обманывать народ, призывать его к безумным, авантюристическим действиям, неоправданным человеческим жертвам. Сейчас не 1918 год, английский флот не может появиться в Балтийском море. Ситуация совершенно иная. И нам не остается ничего другого, как мужественно признать — положение Латвии в данный момент трагично. Сравнить его можно лишь с патовой ситуацией в шахматах. Для восстановления независимости — безвыходное положение!"
Убеждение Пауля Шимана, высказанное мне, было следующим. Латвию, другие балтийские страны и в определенной степени всю Восточную Европу может спасти только переворот в самой Германии, если там антинацистским силам удастся убрать Гитлера и взять власть в свои руки. Тогда нужно будет немедленно заключить мир с Западными странами, пока Красная Армия остается в своих законных рубежах и еще не вошла в Латвию. СССР, как союзник, был бы вынужден присоединиться к мирному договору. У Латвии, всей Прибалтики, Восточной Европы появилась бы надежда вернуть и сохранить свою независимость. В том же случае, если в Германии ничего не изменится, война должна будет продолжаться до победы союзников, до желанной победы, но Сталин дойдет до Берлина, и никто больше не принудит его отступить из освобожденных и в то же самое время завоеванных территорий.