Прощайте, сожаления!

Мамонтов Олег Николаевич

Каморин почувствовал в словах священника скрытый упрёк в свой адрес и попытался оправдаться не только за себя, но и за всех подобных себе "невоцерковленных" людей:

– Понимаете, вера - это как дальний горизонт, который в повседневной городской жизни не виден. Чтобы увидеть восход или закат, горожанин должен подняться на высоту или выехать за город. Но всё-таки он знает, что солнце встаёт из-за линии горизонта и уходит за неё. И потому, когда понадобится, найдёт стороны света и отыщет направление своего пути. Точно так же и вера: в повседневности она как бы забывается, но на самом деле постоянно тлеет в душе и разгорается, оживает в самые трудные, ответственные часы, определяя наиболее важные решения. Мне приятно думать,

что есть храмы, в которые можно прийти, чтобы прикоснуться к вечному...

– Да, это красиво, литературно. А задумывались ли вы о том, что настоятели храмов, которыми вы любуетесь издалека, должны думать о том, как достать ладан, свечи, уголь, что они обязаны не только уметь беседовать о вечном, но и становиться порой архитекторами и плотниками? Не дело священника - лезть на леса и штукатурить церковную стену, но как ему быть, если нет денег, чтобы нанять работника и никто не хочет помочь даром? Причём мое положение ещё далеко не самое плохое: Змиево - довольно большой посёлок, близкий к городу, расположеный на оживлённой автотрассе. К тому же рядом дачи "новых русских". То есть мой приход ещё далеко не самый бедный. А вот в сёлах подальше от автотрассы священники меняются часто, потому что им трудно закрепиться. Не каждый сможет жить в церковной сторожке без удобств, топить печку дровами и умываться водой из рукомойника. Об одном священнике из глубинки говорят, что его чаще можно увидеть с кружкой в городском Воскресенском монастыре, чем у себя на приходе, что его прихожане умирают без причастия и покаяния. Так что на самом деле православная жизнь у нас лишь еле-еле теплится...

– И на роль духовной скрепы общества церковь не годится?

Вместо ответа отец Игорь лишь печально улыбнулся. Каморин почувствовал в грустных словах священника нечто созвучное своим мыслям о ситуации в стране и вдруг заговорил горячо, почти захлёбываясь от волнения:

– Как историк вы знакомы, конечно, с пассионарной теорией этногенеза Гумилёва. Которая многое, быть может, объясняет в нашем настоящем, а ещё больше - в нашем будущем. Гумилёв полагал, что каждый этнос рождается в результате пассионарного толчка...

– Знаю, знаю, - перебил его отец Игорь.
– Рождается с появлением героев, пассионариев, способных повести за собой людские массы. Затем, по мере роста пассионарности и увеличения числа пассионариев, этнос постепенно достигает расцвета, или акматической фазы своего развития. После чего в результате так называемого "пассионарного перегрева" из-за чрезмерного роста числа пассионариев, начинающих конкурировать друг с другом, наступает фаза надлома - эпоха гражданских войн, в которой герои истребляют друг друга. Далее, по мере затухания пассионарности, следует фаза инерции, когда общество, за неимением настоящих лидеров, продолжает развиваться в основном за счёт накопленного ранее. И наконец в самом конце, когда этнос теряет не только своих гениев и героев, но и людей, способных быть воинами и работниками, наступает фаза обскурации - затухания. Все эти фазы особенно чётко прослеживаются в истории Древнего Рима.

– Но какие поразительные выводы следуют из применения этой теории к российской истории! Почти весь двадцатый век с его революциями и войнами был для России фазой надлома, а падением коммунистического режима ознаменовалось наступление инерционной фазы. Гумилёв умер в самом начале её и успел оставить прогноз о том, что в ближайшей перспективе Россию ждёт "золотой век", то есть инерционная фаза. Что это означает, видно на примере древнеримской истории. Для Древнего Рима "золотым" считается второй век нашей эры, когда правила императорская династия Антонинов. Но уже начало инерционной фазы Древнего Рима в первом веке нашей эры, когда после гражданских войн к власти пришла первая императорская династия Юлиев-Клавдиев, историки называют временем моральной смерти римского общества. Граждане Рима тогда начали

быстро превращаться в люмпенов, не способных быть ни воинами, ни работниками. Не ту же картину если не моральной смерти, то умирания мы наблюдаем и в нынешней России?

– Вы слишком сгущаете краски...

– Если бы! Даже если не вспоминать о коррупции во власти, сколько других диких историй происходит вокруг! Я знаю девушку, которую сверстницы решили за что-то покарать и подговорили парней изнасиловать её, причём и сами присутствовали при этом. Я знаю старуху, которую вынуждают продать дачу в черте города, потому что руководство в её садоводческом товариществе захватили дельцы-полубандиты, вознамерившиеся превратить дачные земли в дорогой коттеджный посёлок, и никто против них пикнуть не смеет. Недавно мне рассказали, как на улице, прилюдно, целая группа мужиков насмерть забила какого-то несчастного и никто не вступился за него. И меня самого, неугодного начальству, однажды уволили с работы по решению собрания коллектива. Видя всё это, я думаю, что ужасы тридцать седьмого года ещё могут вернуться. Это подтверждается историей Древнего Рима, в которой "золотой век" сменился эпохами кровавых смут, дворцовых переворотов, "солдатских" императоров и варварских нашествий.

Каморин заметил, что лицо отца Игоря стал холодным и недовольным, как если бы услышанное покоробило его.

– Я не могу согласиться с таким историческим пессимизмом, - сказал священник.
– В вашей схеме вы вместе с Гумилёвым забыли о главном - о душе. Если сам Бог не лишил человека свободы воли, то кто может сделать это? Поле борьбы с грехом и всяческим злом - душа каждого человека. И в этой борьбе каждый может проявить героизм или хотя бы стойкость. Поэтому крах Древнего Рима не обрекает нас на такую же трагическую судьбу, но только служит предостережением, напоминанием о необходимости не поддаваться греху и злу.

Отец Игорь сделал паузу как бы в ожидании возражений, но Каморин промолчал. Лицо священника смягчилось, и он продолжал:

– Ну а потом, какой же практический вывод может следовать из этой теории? Вы же не обратитесь к матери, ухаживающей за младенцем, или к молодой паре, собирающейся вступить в брак, с пророчеством о гибели их потомства! Любой, кому вы скажете о неминуемом угасании его народа, подумает, что имеет дело с безумцем! Самый обычный, простой человек своим бесхитростным умом поймёт, что в этой пассионарной теории что-то не так, и, разумеется, будет прав! Потому что апостол Павел сказал: "Немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков". Мы не можем знать и свою собственную судьбу, так где уж нам предсказывать судьбы народов! В наших силах только молиться и уповать на Бога!

– Всё-таки один практический вывод можно сделать, - уже без прежней горячности возразил Каморин.
– Мы на самом деле слабы морально и материально. Государство - едва ли не единственная оболочка, которая держит всю нашу расползающуюся массу. И потому его нужно укрепить на разумных основаниях. В этом я противник либералов, которые из нашей слабости делают вывод о том, что нам нужно склониться и разоружиться перед Западом. Но Запад нас растопчет, расчленит, если у нас не будет сильного государства.

– А я не считаю, что мы слабы. Уверен: если, не приведи Бог, повторится нашествие двунадесяти языков, то в кровопролитных битвах мы снова одержим славные победы и в конце концов возьмём иноземные столицы.

– Вы думаете, нынешние россияне способны на это? Откуда взяться силе духа у людей, привыкших склоняться перед властью и насилием?

– Это вековая загадка. Но исторический факт налицо: крепостная Россия победила передовую Францию во главе с её великим вождём. Быть может, ответ на этот вопрос нашёл Пушкин. Он в эпиграфе к одной из глав "Евгения Онегина" привёл слова Петрарки: "Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно".