Прощайте, сожаления!
Шрифт:
Жилин махнул рукой на тахту:
– Присаживайся!
Каморин послушно присел на краешек тахты. Жилин опустился на кресло напротив. Слегка наклонив голову, он тяжёлым взглядом исподлобья несколько мгновений рассматривал Каморина, затем на его лице появилась злая усмешка:
– А выглядишь ты скверно. Хотя чуть лучше, чем я, умирающий от рака. С чем пожаловал?
– С вопросом, который касается Ольги Сергеевны и одного предпринимателя. Сейчас объясню, в чём дело. Был такой предприниматель Чермных, недавно убитый. В его убийстве подозревают, как ни странно, меня. То есть у следователя есть такая
Каморин запнулся, произнося "ты": сейчас ему менее всего хотелось обращаться к Жилину таким образом, как бы уравнивая себя с убийцей, но почему-то уклониться от панибратского "тыканья" казалось невозможным.
– По каким таким основаниям?
– Я видел Ольгу и знаю, что она - дочь Чермных. Сходство несомненное...
– И ты не побоялся сунуться к предполагаемому убийце, которому нечего терять?
– Но ведь между нами обид нет... Зачем тебе меня убивать? К тому же сейчас у меня в жизни всё так плохо, что и умереть не страшно...
– А, вот как...
– Жилин рассеянно потрогал левой рукой остатки волос на темени, а правую вытащил из кармана.
– Ты думал, у меня пистолет? А я его сразу выбросил... Знаешь, я как раз хотел всё рассказать... Кому-то... Облегчить душу!.. Только нужно заключить джентльменское соглашение: ты мне дашь время, чтобы спокойно умереть. Хотя какое тут к чёрту спокойствие! Это просто фигура речи... Я хочу сказать только: умереть без общения со следователями... Мне ведь немного осталось, максимум - месяц. За это можешь записать на видео моё признание. Смартфон с тобой?
– Со мной. И я согласен. Обещаю не обращаться к следователю, пока ты жив. - Доставай смартфон!
Неловкими, будто чужими руками Каморин достал из кармана смартфон и навёл объектив на Жилина. Тот выпрямился и, глядя прямо в тусклый пластиковый глазок аппарата, заговорил тихим, невыразительным голосом:
– Я, Жилин Сергей Викторович, заявляю, что убил Чермных для сведения с ним личных счётов, а каких именно - это никого не касается. Убил потому, что болен раком в финальной стадии и хотел перед смертью избавиться от ресентимента - этого тёмного сгустка сожалений и обид. Я не был злым человеком, любил этот мир и жил с желанием добра для всех. Прощайте, сожаления! Прощай, жизнь!
Лишь в самом конце этой краткой речи лицо Жилина дрогнуло. Каморину показалось даже, что тот едва не всплакнул, но сдержался и махнул рукой:
– Всё! Выключай!
Каморин послушно спрятал смартфон, почувствовав при этом, что помимо его воли по его лицу скользнула ухмылка.
– Я сказал что-то смешное?
– уязвлённо вопросил Жилин.
– Нет, просто странно, что ты настолько философ, что философской теорией мотивируешь свой роковой поступок... Притом мне уже приходилось недавно слышать о ресентименте...
– В самом деле? Значит, старика Ницше читают в наши дни не только преподаватели философии?
– Как ни странно, это понятие используют в политической полемике либеральные публицисты. Они утверждают, что ресентимент характеризует моральное состояние современного российского общества. Что россияне тоскуют о былом величии государства,
– Ага! Суть вопроса тебе ясна!
– воскликнул Жилин с довольной улыбкой, которая тотчас сменилась гримасой страдания, и его всего передёрнуло.
Каморин с ужасом наблюдал за тем, как судорога пробежала по телу его собеседника, как тот сначала содрогнулся и скрючился, а потом начал медленно разгибаться, вытягивая в сторону свою левую ногу, точно под его телесной оболочкой была заключена большая пружина.
– Ах, чёрт!
– после длительного молчания прошипел наконец Жилин.
– Кетонал уже не помогает от боли! Нужен наркотик!
Помолчав ещё с минуту, Жилин расслабился, большое, костлявое тело его бессильно застыло - видимо, боль утихла. Каморин подумал, что сейчас лучше, наверно, уйти. Но что-то удержало его на месте. Наконец Жилин поднял на гостя больной, тусклый взгляд:
– Я помню, как ты рассказывал, что твоя мать умерла от рака и что ты для обезболивания колол ей наркотик трамал. А ещё ты говорил, что просил её потерпеть и принять мирную христианскую кончину. Ну и что, помогло ей это? Она скончалась мирно, по-христиански?
– Нет, - нехотя, смущённо признался Каморин.
– Ей нужен был трамал и днём, и ночью. В самое глухое ночное время она звонила мне на мобильный. От наркотика она галлюцинировала, видела свою покойную сестру и какого-то кота, который будто бы проникал в её квартиру. За две недели до смерти с ней случился инсульт, от паралича лицевых мышц её лицо перекосилось. А ешё через десять дней новый инсульт лишил её речи и способности контактировать с людьми, она перестала звонить мне на мобильный и уже ничего не ела. В таком состоянии она провела два дня, а в ночь на третий день я обнаружил её без признаков жизни, ещё тёплой, с открытыми глазами и выражением печального удивления на лице.
– Вот!
– с мрачным торжеством заключил Жилин.
– Рак обрекает больного на медленную, мучительную смерть, лишает человеческого облика и всякого достоинства! Он заживо разлагается в неимоверных страданиях и физической нечистоте! А ты говоришь о мирной христианской кончине!
– Как хорошо ты запомнил наши давние разговоры...
– Как же тебя не запомнить! Ты был в нашей палате да и во всей травмотологии, наверно, самый странный пациент - маленький, худенький, как подросток, да ещё какой-то жалкий, затравленный, подавленный. Безногий Сашка и то казался веселее тебя! Ну а потом, спустя пять лет, у меня отец тоже умер от рака, так что поневоле я вспоминал тебя и разговоры с тобой. Отец мой хотя на боли не жаловался, за месяц до смерти потерял память и совершал дикие, бессмысленные поступки, мучал меня и других, кто оказывался рядом. Однажды он сказал мне, что может убить. То есть одно он всё-таки понимал: то, что терять ему нечего! А теперь я и сам в таком же положении...
Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Warhammer 40000
Фантастика:
боевая фантастика
рейтинг книги
