Проще, чем анатомия
Шрифт:
– Что я скажу, Свет, - Раиса встала в дверях, привалившись к косяку.
– Лёльку понятное дело никто никуда не возьмет, не брани ты ее. Сейчас комсомол к делу приставит. На курсы медсестер может запишут, если что - ты подскажешь. А я ухожу. Если не призовут, пойду сама.
– С ума сошла!
– охнула соседка
– Как раз если буду здесь сидеть, то сойду как пить дать. Сама подумай - врачи нужны. Твоя работа мирная, как говорится, родить нельзя погодить. А я какой год в хирургии. И училась ведь, в самом деле, не зря же, - Раиса говорила и чувствовала, как сама успокаивается, словно надо было все это хоть кому-то высказать вслух. Страх
– Пусть записывают добровольцем. А ты гляди, Светк, может от брата мне сюда письмо придет. Да и я на Белые Берега писать буду.
Подруга тяжело поднялась со стула и обняла Раису, так крепко, будто та сию минуту уходила, и не куда-нибудь, а прямо в бой. Обняла и уколола неловко шпилькой, которую позабыв, держала в кулаке.
Но из военкомата Раису сходу выставили: “Только баб на войне не доставало!” «В огороде тебе баба! А я медработник!» - возмутилась она. Но военком только рукой махнул.
Следующим утром еще и на работе влетело! Всегда спокойный завотделением Петр Васильевич был сердит необычайно, и Раисе под горячую руку досталось. Оказалось, вчера забрали в армию молодого доктора Юру Ковалева, на которого старик очень рассчитывал. А сегодня еще и его ассистент получил повестку. Они что себе там думают, раз война, так люди болеть перестанут? Аппендицит приказом не отменишь! Но будто мало того, старику и больные добавили хлопот, они упорно требовали выписки, особенно мужчины. Даже те, кому об этом еще месяц думать рано! Тут и Раисе перепало, узнал откуда-то, что ходила в военкомат.
– И ты, Поливанова, туда же! Совсем одного меня тут решили бросить! А я тебе, матушка, так скажу, с твоей стороны это форменное дезертирство, так и знай! Вот уж никак не ожидал! Без тебя там, конечно, не управятся. Тридцать лет прожила – воевать ей захотелось. А в перевязочной я кого оставлю?
Раисе и жалко было старика, и злилась она не меньше. На него, на военкома, ну, больше всего, конечно, на немцев, из-за которых все это случилось! Но решение было принято, и как ни кипятился старый хирург, отговаривать Раису уже поздно. Завтра же она поедет Брянск, в тамошний военкомат, а лучше сразу в райком партии. С утра и отправится. Как раз опять у нее вторая смена, успеет вернуться.
В райкоме ей сказали коротко: ждите. Понадобитесь - вызовут. Вернувшись домой, Раиса нашла в двери повестку. Вот и понадобилась...
Через неделю она была очень далеко и от Брянска, и от прежней мирной жизни. Хотя насколько далеко осталась та жизнь, Раиса еще не знала.
Глава 4. На Южном фронте. Лето 1941
Как-то непонятно начиналась война для Раисы. Ей и еще двум десяткам женщин выдали форму, снаряжение и три дня учили основам строевой подготовки. Старшина-сверхсрочник, руководивший ими, все ворчал, что за грехи его списали в курятник, второй, его помощник, был с ним полностью согласен.
Потом все завертелось, как в калейдоскопе. Подняли до рассвета, торопливо и совершенно не торжественно привели к присяге и рассовали по эшелонам.
Следующие два - или три дня (Раиса так и не вспомнила потом, сколько их было точно, может, и все пять) стали ожившим кошмаром из детства. Набитый вагон, толкотня, стремительный забег на станции за кипятком - успеть, пока поезд не тронулся, внезапные остановки в поле, крики “Воздух!”, и нужно разбегаться от вагонов. Ехали непонятно куда, вроде
Наконец, кошмар закончился и в мутных предрассветных сумерках, не зажигая огней - светомаскировка - началась разгрузка. Раиса совершенно потерялась в массе суетящихся одинаково одетых людей, сунулась к кому-то с вопросами:
– Извините….
“Ой, кажется, не так. По должности нужно. Два прямоугольника на петлице… Помощник командира полка, что ли? Лет пять не повторяла...”
Додумать не дали:
– Не “извините”, а “здравствуйте, товарищ майор, разрешите обратиться”! Почему без снаряжения? Где петлицы? Только мобилизованная? Обращайтесь.
Из снаряжения, действительно, у был только почти пустой вещмешок да стеклянная фляга, которую Раиса ужасно боялась разбить.
Выслушав сбивчивый рассказ, майор махнул рукой куда-то в серую полумглу и быстрым шагом ушел по своим майорским делам, тревожно прислушиваясь к канонаде. Бухало, действительно, вроде как со всех сторон.
По указанному направлению обнаружилась палатка с табличкой “Дивизионная канцелярия”, куда Раиса сдала пакет с документами. Пожилой усатый дядька начал объяснять, куда подойти за оружием, снаряжением и новой гимнастеркой (Раиса так и не поняла, зачем ей менять свою, новенькую, ни разу еще не стиранную даже), но тут снаружи на несколько голосов закричали: “Медсанбат, по машинам!”, дядька крикнул: “Потом, все потом, отстанешь - под трибунал пойдешь!”
Раиса опрометью бросилась на крики. Пометавшись между машинами, она чуть не сбила с ног похожего на воробья парнишку с длинной шеей и торчащими ушами. На петлицах у него, кроме непонятного прямоугольника (“Командир батальона? Начальник медсанбата, что ли? Такой молодой”), была знакомая и понятная змея на чаше. И Раиса обрадовалась ему как родному.
– Медицина?
– Вы хоть представьтесь, боец!
– ответил парнишка неожиданно спокойным, уверенным и даже требовательным взрослым голосом.
– Я не боец, я фельдшер!
– Фамилия как?
– Поливанова!
– Значит, военфельдшер Поливанова, - слово “военфельдшер” он выделил голосом, давая понять, что она больше не штатская, - Давайте в кузов! И на первом же привале пришейте петлицы.
И Раиса полезла в кузов полуторки, получив хоть какое-то место в новой жизни.
Место получилось тряским. Понять, куда едут, не получалось совсем, Раиса ощущала себя чем-то средним между посылкой на почте и курицей в клетке, едущей на рынок. Второе сравнение очень не нравилось.
Из кузова, закрытого тентом, было видно, главным образом, пыль да кабину следующей машины. На дне кузова лежали носилки и несколько санитарных сумок. В одну из них Раиса тут же заглянула, оценила содержимое. Небогато, но самое необходимое есть: индивидуальные пакеты, жгуты, сетчатые шины, йод, косынки, нож с кривым клинком для срезания одежды. Нож был совсем новым, еще в солидоле, а тонкая бумага, в которую завернуты шины, даже не надорвана, все прямо со склада.
Выскакивать из машины по команде “Воздух” пришлось трижды, но, видать, у немцев были какие-то цели поинтереснее - их ни разу не бомбили. Вражеские самолеты, надсадно гудя, тройками, девятками, а то и “все небо черное - не сосчитать”, шли над головами куда-то дальше, на восток. И только горькое недоумение терзало душу: почему в небе нет ни одного нашего истребителя?