Проще, чем анатомия
Шрифт:
“Не последний… Господи, сколько же вас таких будет?!”
Чуть вздрогнули ветки. Подошел старшина, что помогал ей с пистолетом. Спросил тихо: “Отмучился?”
И первый раз после всех бомбежек и скитаний, после перестрелки, Раиса тихо заплакала, скорчившись под сосной, между спящими и мертвым. Старшина сидел рядом, гладил ее по голове, шептал тихо: “Поплачь, милая, поплачь. Слезы сердце жгут, коли их в себе копить. Завтра не до слез будет, а сейчас - можно.”
Но слезы не приносили облегчения. Только холодно было, будто не августовская ночь стояла, а ноябрьская, сырая, пронизывающая до самых костей.
–
– старшина жесткими, загрубелыми руками попробовал утереть ей глаза, - Тяжко, девонька, тяжко, но что поделать. Идти надо. Наган твой я давеча зарядил, в кобуре у тебя еще патроны оставались. Только уж будешь стрелять, взводи сперва. Тугой он, не по твоей руке.
Разговор об оружиb, о возможности боя заставил собраться с силами.
Но следующие дни для Раисы слились в непрекращающийся кошмар. Вернее, скорее ночи, чем дни - шли ночами. Все вертелось, как в колесе - кипяток со скудной порцией сухарей, стонущие от боли раненые на носилках, которым нечем помочь - морфия в сумке Данилова хватило на один день, и могилы... Сепсис сжигал одного за другим, а в санитарной сумке оставались только совсем бесполезные сейчас вещи - проволочная шина, ватные шарики, йодные карандаши, сода… Операционная нужна. Хирург нужен. Но нету! Стиснуть зубы и тащить. Стискивать зубы и рыть могилы. Без звезды, без холмика, даже без привязки к местности. Вскоре схоронили уже четвертого раненого, днем он метался и умолял застрелить его, а в пути затих и даже не сразу поняли, что перестал дышать.
В какую-то ночь Раиса вдруг поняла, что вся война ей приснилась, а на самом деле она попросту заснула на дежурстве в Белых Берегах. Вот сейчас ей влетит от завотделением, ох как влетит! Но этой нахлобучке Раиса даже обрадовалась, главное ведь, что она дома, и нет ничего, ни войны, ни леса. И успев обрадоваться - проснулась.
На крохотном костерке кто-то из бойцов кипятил воду, старшина в последних лучах закатного света придирчиво оглядывал свою винтовку и подкручивал усы… Все-таки сном была больница - двух месяцев не прошло, а то, довоенное, как дымкой подернулось.
На какую-то очередную ночь к ворчащей по всему горизонту канонаде добавились звуки винтовок и пулеметов. И осознание того, что фронт совсем рядом, внезапно успокоило ее. Теперь этот кошмар так или иначе должен был закончиться. Они выйдут к своим или погибнут. Но лучше уж смерть, чем весь этот ад без конца!.
Командир группы удивил всех, достав из своего вещмешка пять банок тушенки, пачку махорки, чай и даже банку сгущенного молока. “Идем на прорыв. Все должны быть сытыми и полными сил”, - сказал он. Ели не торопясь, курили в кулак. Проверяли оружие. Делили поровну немногочисленные патроны. Две гранаты отдали замыкающим, остальные - передовой группе. Потом командир вздохнул глубоко, словно войдя по грудь в холодную воду, и сказал - “Пошли”.
И пошли. Побежали. Раиса тащила носилки и понимала, что пулям кланяться ей нельзя - впрочем, командир всех предупредил, спасение - в скорости. А потом из грохочущей темноты прилетело невидимое и ударило по ноге. Горячее потекло по юбке, захлюпало липко в сапоге.
Боли не было, но такое случается,
Плен. Это она поторопилась, думая, что все кончится. Нет, не падать, любой ценой не падать!
Нога отказала, когда они уже спрыгнули в окоп, и кругом радостно кричали по-русски. “Свои! Прорвались, живые. Товарищи, все целы?”
– Кажется, нога… зацепило. Не могу идти, - Раисе плохо давались слова. Накатила страшная слабость, будто даже земля под ней качнулась. “От потери крови, - подумала она отрешенно.
– Натекло-то чуть не полсапога”.
Тут же, как будто ждал - да нет, наверняка ждал - появился санинструктор. Лица его Раиса не запомнила, только петлицы, на них были красные эмалевые треугольники и металлические желтые накладки на углы. Даже в неровном свете фонарика было понятно, что и знаки различия у него эдак щегольски потертые, и форма сидит, как влитая - кадровый!
– Давай посмотрю, девонька. Если с носилками вышла, значит, кость цела, а мясо нарастет, - он быстрыми чуткими пальцами ощупал ногу, Раиса успела удивиться, что ей все еще не больно и тут увидела, что тот улыбается.
– Э, да у тебя тут совсем другой диагноз! Не тебя ранило, а флягу твою насмерть убило. Вот гады, целую флягу чая угробили! Нет им прощенья, чтоб они передохли в скором времени! С нашей помощью. Повезло тебе, все осколки в чехле остались, тебе поди камнем прилетело, или совсем уж пулей на излете. Эти стеклянные осколки - такая гадость, их ни глазом не увидишь, ни на рентгене.
От этого “повезло” Раисой овладел нервный смех. Никогда не думала, что услышит это еще раз в таких обстоятельствах.
– А почему же у меня нога-то отказала?
– спросила она, пытаясь спрятать неуместную, как считала, улыбку.
– С переляку. С каждым может случиться. А вот что ты упасть себе не дала, пока раненого не вытащила - это верный подход. Большевистский. Испугаться каждый может, а пересилить испуг - не каждый.
В перемазанной чаем со сгущенкой юбке идти было стыдно, даже в темноте. Но ничего не поделаешь, приводить себя в порядок и негде, и некогда. Раиса догнала своих уже в батальонном тылу, где группа пересчитывалась. Оказалось, вышли не все.
– Егоров с тобой рядом шел! Что значит - “Упал и все?” Он, может, сейчас на поле лежит, ждет, кто первый найдет! Ты товарища бросил, понимаешь?! Ты у меня сейчас пойдешь его искать! Без него вернешься - расстреляю!
Господи, как же оно так…
– Не кричи, товарищ старший лейтенант, - негромко, но удивительно весомо перебил командира рыжеусый старшина, тот самый, что чистил ее наган, - Видел я, как он падал. Три пули в грудь, навылет. При такой ране ему минута оставалась, не больше. Перевязать бы - и то не успели.
– Ты ж в передовой группе шел. Как ты это мог видеть?
– А я немца убитого обшаривал. Вот, документы забрал и автомат. И две гранаты. Потому и отстал.
На несколько секунд повисла мертвая тишина. Кто где был в ночной сшибке, и кто как действовал - каждый знал только сам. Поверил старший лейтенант старшине, или не поверил, понять было нельзя.
– Ладно, - сказал, наконец, командир, - Считаем - прощен. Двое убитых, один раненый - почитай, чудом выскочили. Ну, теперь на проверку - и снова на фронт.