Прошлогодняя синева

Курдюмов Всеволод Валерианович

Со щитом

He захмеленный бранной славой, Плетусь один в пыли когорт. Мой старый щит, постыдно ржавый, Ударом копий не истерт. Бойца венчают лавром войны, При громком стуке костылей, А я вернулся снова стройный, Еще покорней и смуглей. Ведь я, видав, как мой товарищ Испещрен летописью ран, Бежал, бледнея, мглы пожарищ И клал на щеки слой румян. Когда, с победным кличем рога, У храма склонят знамена, Меня у отчего порога Заколет

верная жена. Апрель 1912

Сонет

В двузвездье глаз твоих ласкающе гляжу, Давно любимый стих — твое шепчу я имя, И меж желаньями твоими и моими Любовь заборонила тщетную межу. Но ирисом твои ль венки перевяжу Потом, осеннею порой, в вечернем дыме? Когда запорошат тебя снегами злыми, Предамся ли я, опечаленный, ножу? Все, что завещано, доверчиво настанет, Но не прочтен еще пергамент звездных карт, Где взвешенных страстей начерчены орбиты. Уходит прочь, кто так сегодня больно ранит, Но я пою беспечно, беспечальный бард, Веление судеб, — что мы сегодня слиты. Декабрь 1911

В бумажном домике

1. Осенью

Я ведь шалый, маленький, И к тому ж отважный. На лесной проталинке Домик мой бумажный. Светлым клеем склеенный, Он хорош без башен. В нем, мукой осеянный, Я и лют и страшен. Я зубами щелкаю, Брови в жженой пробке. Белочки под елкою Спуганы и робки. Домик зашатается, Когда станет топко. Знаю — все смывается. И мука, и пробка.

2. Зимою

Снегом дверь заложена Не уйти из дому. Сердце потревожено — Больно молодому. Я зубами щелкаю, Потому — морозно. Белочки под елкою Разбежались розно. Домик не шатается, Заснежило тропку. Что же не смывается Ни мука, ни пробка? Декабрь 1911

Двойник

Угодный воле Дровосека, Под топором ты не отник, Мой заповеданный, до века Неоскудеющий двойник. Когда невесте я маячу, Предупредив ночную тишь, Ты, уготованный безбрачью, Своей тонзурою слепишь. Где мне вино, — там, знаю, черствый Ты с голубями делишь хлеб. Пощады нет, как ни потворствуй, Пока в разгуле не ослеп. Но благодатью, может статься, Лозовый посох зацветет, — Сорвешь руками святотатца Ты набухающий приплод. Обманешь светлыми очами, Не дав лампады мне возжечь, Наиздеваешься ночами Прикосновеньем смуглых плеч… Расправив в зелени побегов Шипы таимые, гряди! Приветствую, и щит Олегов Мне пригвождается к груди. Ноябрь 1912

Женщины с подведенными глазами

1.

Приветствие

Я полюбил твой белый страус На зыбкой пряже лунных клякс: Затем, что в безуханный хаос Ты брызгала опопонакс. Затмила дочерей вельможей — Наследье синеватых жил — Своей напудренною кожей Без геральдических белил. Несуществующих династий Влача фамильный горностай, Кружи же кружевом ненастий И закружившею — растай. Сейчас мечта скупа на ретушь: Гася бенгальские огни, Меня захлестывает ветошь — Неподмалеванные дни.

2. Ангелы обманувшие

Кто ищет падших ангелов — находит женщин, С глазами ангела, с увядшей розой рта, И так же лоб змеею черною увенчан, Но речь, но только речь, так жалко несвята. Послушный карандаш на опаленных веках Рисует повести — таких ли душных встреч, Как душны ароматы купленных в аптеках Грошовых ладанов моих курильных свеч? — Все — ложь, и повесть встреч отмоется кольдкремом. Искавший — проходи, рыдая вслед: не та, Солгавшая: под черных кос змеистым шлемом С глазами ангела, — лишь женщины уста. 1912

Актриса Клеопатра

М.А. Пергамент

1. Угаданное «уходи»

Расплещите улыбки, рассыпьте Белый лотос на жадный партер, Вы, царившая в знойном Египте Лунной поступью сонных гетер. Пусть обманщик на черной триреме В знак утраты развил паруса. — Золотя побежденное время, Ржаво-медная вьется коса. Ожила на подмостках театра, И залечен укус на груди… У подъезда (пароль «Клеопатра») Неужели ответ — «уходи»?

2. Фарфоровая любовь

Опять фарфорового опечалишь, Ужалишь стаями досадных ос; — Никто, как я, не любит эту залежь, Да, залежь золота тяжелых кос. И этого не знаешь — ты одна лишь. Не грудь, конечно, — узкие ладони И пальцы (жаль, их пять, не семь, не шесть) Для поцелуя медленной агонии Всегда желанны мне, и не исчесть Желаний за желаньями в погоне. К любви жестоким приобщен обрядом, Я цепенею, брошенный в тиски, Но ты твоей улыбки чуждым ладом Не одаришь фарфоровой тоски, Любви нашептанной стеклянным взглядом.

3. Догоревшее руно

У меня в сердце новый норов, В сердце бледная грусть залегла; Бледнее, чем лица актеров, Потерявших свои зеркала. Ревностью, конечно, измучен, Я удавил больную любовь. Мне безразличен скрип уключин, В лодке от меня уплывшей вновь. «Все страны обойди, объезди. — Золоторуннее не найдешь». Верно, вечерние созвездья Мне навязывали эту ложь. Но любовь моя не привыкла, Что не допито ее вино. — Клеопатры моего цикла. Догорело рыжее руно. Май-июнь 1912, Лебедин