Проси, что хочешь: сейчас и всегда
Шрифт:
Мои отношения с Трусом налаживаются. Теперь он уже не убегает при виде меня. Мы стали друзьями. Он понял, что мне можно доверять, и теперь позволяет себя гладить. Мне совсем не нравится его лающий кашель, и поэтому я связала ему на шею шарф. Какой же Трус красавец!
Трус – замечательный пес, у него такая чудесная морда, что я не могу перед ним устоять. И каждый раз, когда я втайне от Эрика выхожу, чтобы прибраться в его будке и принести ему еду, бедняга благодарит меня единственным известным ему способом: он облизывает мне руки и лицо, виляет хвостом и кружит вокруг меня.
Вечером, когда мы заходим в дом Сони, Марта, сестра Эрика, встречает нас широкой улыбкой.
–
Эрик кривит лицо. Праздники, которые организует его мать, ему совсем не по душе, но он понимает, что обязан на них присутствовать. Он делает это ради Флина, а не ради себя. Всем гостям, присутствующим в гостиной, Эрик представляет меня, как свою невесту. Я вижу гордость в его глазах и в том, как он по-хозяйски держит меня.
Спустя несколько минут он заводит с несколькими мужчинами разговор о делах, и я решаю поискать Марту. Но как только я отхожу от Эрика, меня останавливает какой-то парень.
– Привет! Я – Юрген. А ты Джудит, верно?
Я соглашаюсь, и он говорит:
– Я кузен Эрика.
И шепотом добавляет:
– Тот, который занимается мотокроссом.
Мое лицо освещается улыбкой, и я с радостью продолжаю с ним беседу. Он называет несколько мест, где собираются люди, чтобы заниматься этим видом спорта, и я обещаю ему прийти. Юрген убеждает меня воспользоваться мотоциклом Ханны. Соня уже рассказала ему, что я занимаюсь мотокроссом, и теперь он горит желанием увидеть меня в деле. Краем глаза я замечаю, что Эрик смотрит на меня, и по его лицу видно, что он понимает, о чем мы разговариваем. В ту же секунду он уже стоит рядом со мной.
– Юрген, давно не виделись! – приветствует Эрик молодого человека, снова крепко хватая меня за талию.
Кузен улыбается.
– Возможно, потому что ты этого не очень хотел?
Эрик качает головой.
– Я был очень занят.
Юрген больше не возвращается к теме мотокросса, и почти немедленно они оба погружаются в какую-то скучную беседу. Я снова решаю пойти поискать Марту и нахожу ее курящей на кухне.
Когда я подхожу к ней, она предлагает мне закурить. Обычно я не курю, но с ней за компанию мне всегда нравится это делать, поэтому я беру одну сигарету.
Вот так мы, такие гламурные, в вечерних платьях стоим, курим и болтаем о своем, о девичьем.
– Как дела с Флином?
– Уф! У нас с ним необъявленная война, - усмехаюсь я.
Марта кивает головой и, наклонив ко мне голову, шепчет:
– Если это послужит тебе утешением, то у него необъявленная война со всеми женщинами.
– Но почему?
Девушка смеется.
– По словам психолога, из-за смерти матери. Флин считает, что женщины – это непостоянные создания, которые приходят и уходят из его жизни. Поэтому он старается не показывать нам свою привязанность. Со мной и с мамой он ведет себя точно так же. Он никогда не демонстрирует нам свою любовь, и при любой возможности отвергает нас. Но мы уже к этому привыкли. Единственный, кого он любит и ставит выше остальных, это Эрик. Он испытывает к нему особенную любовь, иногда, на мой взгляд, даже нездоровую.
Мы пару секунд молчим, пока, наконец, я не могу больше держать все в себе.
– Марта, мне бы хотелось сказать тебе кое-что по этому поводу, но это может тебя обидеть. Кто я такая, чтобы давать советы в таком вопросе, но если я тебе не выскажусь, то просто взорвусь!
– Давай, - с улыбкой отвечает она. – Обещаю, что не обижусь.
Но сначала я делаю затяжку и выпускаю изо рта дым.
– С моей точки зрения, мальчик так держится за Эрика, потому что он единственный, кто его
– Джудит, уверяю тебя, что мы с мамой все это делали.
– Я в этом не сомневаюсь, Марта. Но, возможно, вам следует поменять тактику. Не знаю, если не работает одно, надо попробовать что-то другое.
От воцарившегося молчания у меня мурашки побежали по коже.
– Смерть Ханны всем нам разбила сердца, - наконец произносит Марта.
– Могу себе представить. Наверное, это было ужасно.
Ее глаза наполняются слезами, и я обнимаю ее. Марта улыбается.
– Она была мотором и центром всей семьи. Она обожала жизнь, всегда была весела и…
– Марта… - шепчу я, заметив, как по ее щеке вниз катится слеза.
– Она бы тебе понравилась, Джуд, уверена, вы бы хорошо поладили.
– Конечно, да.
Мы обе глубоко затягиваемся нашими сигаретами.
– Я никогда не забуду лицо Эрика тем вечером. В тот день он не только увидел, как умерла Ханна, но еще и потерял отца и невесту.
– Все в один день? – с любопытством спрашиваю я.
Мы никогда много не говорили с Эриком на эту тему. Я не могу его спрашивать, не хочу заставлять его вспоминать.
– Да. Бедняга не смог связаться с отцом, чтобы рассказать ему о случившемся, поехал к нему домой и обнаружил его в постели с этой идиоткой. Это было ужасно. Ужасно.
Я вся покрываюсь гусиной кожей.
– Клянусь, я думала, что Эрик никогда уже не сможет оправиться, - продолжает Марта. – Так много плохого за столь короткое время. После похорон Ханны мы две недели ничего о нем не слышали. Он исчез. Он заставил нас сильно волноваться. А когда вернулся, его жизнь представляла собой полный хаос. Ему пришлось встретиться лицом к лицу со своим отцом и Ребеккой. Это был просто кошмар. И чтобы добить его окончательно, Лео, мужчина, который жил с Ханной и Флином, еще один идиот, сказал нам, что не хочет нести ответственность за мальчика. Внезапно он перестал считать его своим сыном. Поначалу ребенок очень сильно страдал, и поэтому Эрик взял на свои плечи заботу о нем. Он сказал, что позаботится о Флине и, как видишь, делает это. Что же касается Нового года, я знаю, что ты права, но именно Эрик прервал эту традицию, забрав Флина в первую же их новогоднюю ночь на Карибы. На следующий год он сказал нам с мамой, что предпочитает не устраивать в эту ночь большого веселья, и так продолжалось годами. Потому мы с ней и стали строить свои планы.
– Серьезно? – удивленно спросила я.
И точно в этот момент дверь на кухню открывается, и на нас осуждающим взглядом смотрит Флин. Несколько мгновений спустя он уходит.
– Черт! – ругается Марта. – Приготовься.
– К чему?
Прислонившись к дверному косяку, она улыбается.
– Он наябедничает Эрику, что мы курим.
Я смеюсь. Наябедничает? Ради бога, мы же взрослые люди.
Но не успеваю я досчитать до десяти, как дверь на кухню снова открывается, и мой немец в сопровождении своего племянника шагает к нам и спрашивает с твердым намерением запугать нас: