Проси, что хочешь: сейчас и всегда
Шрифт:
Эрик поворачивается и прижимается ко мне, от наших движений гамак начинает раскачиваться, и кажется, будто мы плывем на корабле. Ласки, поцелуи, и когда я немного прихожу в себя, то уже сижу на моем немце, поглощая его пенис. Он становится еще тверже, наслаждаясь моим вниманием, пока я играю с ним, даря ему лукавые и жаркие поцелуи. Я обожаю его член. Обожаю чувствовать его у себя во рту. Обожаю его нежность, и обожаю, когда Эрик так берет меня за волосы, побуждая меня сосать его. Но его охватывает нетерпение. Он никогда не сможет насытиться. Он поднимается,
– Это за то, что бы столкнула меня в бассейн.
– Я буду и дальше тебя бросать, - шепчу я, принимая его.
– Тогда за твое плохое поведение я буду продолжать раз за разом трахать тебя.
Я улыбаюсь. Он кусает меня за шею, продолжая страстно сжимать руками мою талию и снова и снова делать меня своею.
– Подними для меня бедра. Выше…, выше… - требует он, хватая меня за волосы.
Он шлепает меня, и звук удара разносится по всему бассейну. Я тяжело дышу. Я делаю так, как он меня просит. Я выгибаюсь, и он входит в меня глубже. Мои вздохи эхом разносятся по всему бассейну. Я покачиваюсь в гамаке и наслаждаюсь тем, что он делает со мной. Под великолепными сильными атаками моего любимого я двигаюсь вперед и назад. Час спустя мы, пресыщенные сексом, уходим в нашу комнату. Нам надо отдохнуть.
Когда я утром встаю и спускаюсь на кухню, Симона мне сообщает, что Эрик не поехал на работу и сидит в своем кабинете. Я удивленно иду к нему и, открыв дверь, замечаю по его лицу, что ему плохо. Я пугаюсь, но, подойдя ближе, слышу:
– Джуд, пожалуйста, не надоедай мне.
Я нервничаю, не зная, что делать. Я гляжу на него, сажусь прямо перед ним и складываю на груди руки:
– Позвони Марте, - наконец, просит он меня.
Я быстро делаю то, о чем он просит.
Я дрожу.
Я напугана.
Эрик, мой сильный, крепкий Айсмен, страдает. Я вижу это по его лицу. По судорогам, пробегающим по нему. По покрасневшим глазам. Мне хочется подойти к нему. Хочется поцеловать его. Приласкать его. Хочется сказать, чтобы он не беспокоился. Но Эрику ничего из этого не нужно. Эрик только хочет, чтобы я оставила его в покое. Я уважаю его желание и приступаю ко второй части плана.
Через полчаса приезжает Марта. Она приносит с собой свой чемоданчик. Увидев, в каком я состоянии, она глазами просит меня успокоиться. Я пытаюсь это сделать, пока она под моим внимательным взглядом осторожно осматривает брата. Эрик не самый лучший пациент, и чуть что сразу начинает возмущаться. Он невыносим.
Марта, не обращая внимания на его протесты, садится перед ним.
– Глазной нерв стал хуже. Необходимо снова делать операцию.
Эрик бормочет проклятия. Он отказывается. Он не глядит на меня. Он только чертыхается.
– Я тебя предупреждала, что такое может произойти, - спокойно указывает Марта. – Тебе об этом известно. Нужно начать лечение, чтобы приготовить тебя к микрохирургическому вмешательству.
Услышав это, я разозлилась. Все это время он ничегошеньки мне не говорил.
– В чем заключается лечение?
Марта объясняет. Эрик не смотрит на меня, и когда она заканчивает, я решительно заявляю:
– Очень хорошо, Эрик. Скажешь, когда мы начинаем.
Глава 23
Как я и предполагала, во время лечения Эрик стал еще невыносимее. Настоящий тиран. Ему не нравилось ничего из того, что ему приходилось терпеть, и он целыми днями только и делал, что возмущался. Но так как я хорошо его знаю, то я не обращала на это никакого внимания, хотя иногда меня охватывало безудержное желание засунуть его голову в бассейн и не вынимать.
За эти дни Марта переговорила с несколькими специалистами и постоянно держала меня в курсе дел. Понятно, что она хочет для своего брата самого лучшего. Эрик плохо переносит капли, которые должен принимать. От них у него болит голова, крутит желудок, и он плохо видит. Он подавлен.
– Опять? – негодует он.
– Да, любимый. Нужно снова закапать, - настаиваю я.
Он чертыхается и выражается другими неприличными словами, но, когда видит, что я не даже не шевелюсь, садится и, вздохнув, позволяет мне делать свое дело.
Его глаза покраснели. И даже слишком. Их ярко-голубой цвет потух. Я боюсь. Но не позволяю, чтобы он видел мой страх. Я не хочу, чтобы это тяготило его еще сильнее. Он тоже напуган. Я это знаю. Он ничего не говорит, но я вижу, что под его яростью скрывается страх, который он испытывает перед своей болезнью.
Уже ночь, и мы лежим, окутанные тьмой нашей комнаты. Я не могу спать. Он тоже. И тут, удивив меня, он спрашивает:
– Джуд, моя болезнь прогрессирует. Что ты собираешься делать?
Я знаю, что он имеет в виду. Я выхожу из себя. Мне хочется хорошенько врезать ему, чтобы он не выдумывал всякие глупости. Но, повернувшись к нему в темноте, я отвечаю:
– В данный момент поцеловать тебя.
Я целую его, и, когда кладу голову обратно на подушку, добавляю:
– И конечно, продолжать любить тебя так, как люблю тебя сейчас, дорогой.
Какое-то время мы оба молчим, а потом он продолжает настаивать:
– Если я ослепну, я уже не буду тебе хорошим спутником.
Я все покрываюсь гусиной кожей. Я не хочу об этом думать. Нет, пожалуйста. Но он продолжает свой натиск:
– Я стану помехой для тебя, стану тем, кто будет ограничивать твою жизнь и…
– Хватит! – требую я.
– Нам надо поговорить, Джуд. Несмотря на то, что нам обоим больно, нам надо поговорить.
Я прихожу в отчаяние. Мне не о чем с ним говорить. Мне не важно, что с ним будет. Я люблю его и собираюсь любить и дальше. Возможно, он этого не понимает? Но, наконец, я сажусь на кровать и шепчу: