Противостояние. Том II
Шрифт:
Но тогда, подумал Стю, вспарывая ему брюхо большим ножом, который позаимствовал в магазине спорттоваров в Гранд-Джанкшене, зима еще только начиналась. У природы есть свой способ борьбы с перенаселением.
Том развел костер, а Стю принялся свежевать оленя, как умел, очень скоро вымочив рукава своей тяжелой куртки в крови, от чего они задубели и стали липкими. К тому времени, когда он закончил возиться с оленем, уже три часа, как стемнело, и его больная нога исполняла «Аве Марию». Олень, которого они подстрелили с дядей Дейлом, отправился тогда к старику по имени Скоуи, жившему
— Как жаль, что старика Скоуи нет здесь сегодня, — вздохнув, пробормотал Стю.
— Кого? — спросил Том, очнувшись от полудремы.
— Никого, Том. Просто болтаю сам с собой.
Как оказалось, усилия того стоили. Мясо было сладким и вкусным. Когда они наелись до отвала, Стю зажарил еще около тридцати фунтов и на следующее утро уложил их в один из небольших наружных грузовых отсеков снегохода. В тот первый день они одолели лишь шестнадцать миль.
Этой ночью сон изменился. Он снова очутился в родильной палате. Все было забрызгано кровью. Рукава его белого халата вымокли в крови и стали заскорузлыми и клейкими. Простыня, накрывавшая Фрэнни, насквозь пропиталась кровью. Она кричала.
— Он выходит, — выдохнул Джордж. — Фрэнни, его время наконец-то подошло, он хочет родиться, так подтолкни же! ПОДТОЛКНИ!
И он вышел. Он вышел вместе с последним фонтаном крови. Джордж вытащил младенца, ухватив его за бедрышки, потому что он шел ножками вперед.
Лори начала вопить. Стальные инструменты разлетелись по палате…
Потому что это был волк со свирепо усмехавшимся человеческим лицом, его лицом, это был Флагг, его время снова пришло, он не умер, еще не сдох, он еще бродил по свету, Фрэнни дала жизнь Рэндаллу Флаггу…
Стю проснулся, у него в ушах отдавалось собственное тяжелое дыхание. Он кричал во сне?
Том по-прежнему спал, так глубоко забравшись в свой спальный мешок, что Стю был виден лишь его чуб. Коджак свернулся под боком у Стю. Все было нормально, это всего лишь сон…
А потом в ночи раздался одинокий вой — звучавший на все более высокой ноте серебряный звон, полный отчаяния и ужаса… вой волка или, быть может, вопль призрака какого-то убийцы.
Коджак поднял голову.
Мурашки пробежали по рукам Стю, потом по бедрам и добрались до мошонки.
Вой не повторялся.
Стю заснул. Утром они собрались и поехали дальше. Первым, кто заметил и указал на то, что внутренности оленя исчезли, был Том. На снегу, на том месте, где они остались лежать, виднелось множество беспорядочных следов и ставшее тускло-розовым кровавое пятно от жертвы выстрела Стю… но больше ничего.
За пять дней хорошей погоды они добрались до Райфла. На следующее утро, когда они проснулись, их встретила усиливающаяся вьюга. Стю сказал, что, по всей видимости, им лучше переждать ее здесь, и они подъехали К местному мотелю. Том держал двери в вестибюль нараспашку, и Стю завел снегоход прямо внутрь.
Снег шел три дня. Когда утром 10 декабря они проснулись и выбрались на улицу, там ярко светило солнце, и температура поднялась до минус двух градусов. Снег теперь был намного глубже, и стало труднее следить за всеми изгибами и поворотами 1–70. Но не опасность съехать с шоссе тревожила Стю в теплый и ясный солнечный день. Далеко за полдень, когда голубые тени начали удлиняться, Стю притормозил, а потом выключил двигатель снегохода и склонил голову, казалось, всем своим телом вслушиваясь во что-то.
— Что это, Стю? Что там та… — Тут Том тоже услыхал это. Тихий грохочущий звук впереди слева от них. Он вырос до рева скоростного поезда, а потом затих. Вновь наступила тишина.
— Стю? — тревожно позвал Том.
— Не волнуйся, — ответил он и подумал: «Я поволнуюсь за нас обоих».
Температура не падала. К 13 декабря они были уже недалеко от Шошони, все еще взбираясь вверх, к гребню Скалистых гор. Высшей точкой, которой им нужно было достичь, прежде чем начать спускаться вниз, был перевал Ловленд-Пасс.
Снова и снова до них доносился низкий грохот снежных лавин — иногда издалека, а порой так близко, что им ничего не оставалось делать, кроме как смотреть вверх и с надеждой ждать, что громады белой смерти не низвергнутся на них с небес. 12-го одна лавина обрушилась на то место, которое они проехали всего полчаса назад, похоронив следы снегохода под тоннами спрессованного снега. Стю все больше опасался, что в конце концов из-за вибрации, вызываемой шумом двигателя снегохода, они окажутся погребенными на глубине сорока футов под сорвавшейся с гор снежной лавиной, прежде чем успеют сообразить, что же произошло. Но все, что они могли сделать, — это двигаться дальше и надеяться на лучшее.
Потом температура снова упала, и угроза схода лавин отошла на второй план. Их застигла еще одна пурга, и они остановились на два дня. Потом выбрались и тронулись дальше… А по ночам выли волки. Иногда где-то вдали, а временами так близко, что, казалось, они подступили к самым палаткам, заставляя Коджака вскакивать, напрягшись как стальная пружина, и издавать глухое рычание, идущее из глубин груди. Но температура оставалась низкой, и лавины стали сходить реже, хотя 18-го они опять чуть не угодили под одну.
22 декабря неподалеку от городка Эйвона Стю съехал с шоссе. Еще секунду назад они мирно катили себе со скоростью десять миль в час, поднимая за собой тучи снега, вылетавшего из-под гусениц. Том как раз указал на маленькую деревушку внизу, застывшую, как на стереофотографии восьмидесятых, с торчащим шпилем одной-единственной белой церквушки и нетронутыми домишками, занесенными снегом аж под самые навесы крыш. И в следующее мгновение нос снегохода накренился вперед.
— Какого хера… — начал было Стю, но больше у него ни на что не хватило времени.