Протопоп Аввакум и начало Раскола
Шрифт:
Однажды перед ним предстала девушка, являвшаяся великой грешницей. После первых молитвословий он обратился к ней со словами Требника того времени: Не стыдись, чадо, перед лицем человека, ибо все мы грешники. Не скрывай в себе никакого греха, совершенного тобой с детства и до сего дня. Не запечатывай в себе ни одного; откройся Богу – я буду тебе свидетелем. Девушка призналась в противоестественных грехах. Этот случай предусматривался Требником. Аввакум был вынужден начать подробно расспрашивать ее о характере ее пороков, о причинах, обстоятельствах, о лицах, о количестве падений [414] . Девушка стояла рядом с ним, сотрясаясь от плача под его епитрахилью. Он почувствовал себя смущенным. И, произнося разрешительную молитву: «Дитя мое, я принимаю твои грехи на себя», он почувствовал страшную реальность всего этого и подумал, что надо, дабы укротить плоть, использовать древнее средство: в Прологе под 27 декабря идет речь о монахе, которого смущает грешница и который жжет себе пальцы. Он зажег три свечи и, стоя у самого аналоя, положил руку на пламя и держал ее так до тех пор, пока физическое ощущение жжения не затушило воспламененного воображения [415] .
414
Требник 1651 г.
415
Житие. Л. 197 об. – 198. Было бы нелепо сомневаться в подлинности этого факта, ссылаясь на то, что нечто аналогичное написано в Прологе. Христианин подражает христианину, а не писатель прославляет себя. Примерно в то же время молодая игуменья, мать Анжелика, в наказанье себе пустила расплавленный воск на свои голые руки (Monlaur. Ang'eligue Arnauld. Paris, 1902. Р. 60).
Есть все основания думать, что случай с грешницей произошел после многочисленных отходов его прихожан от Церкви и таинств. Многие крестьяне, как нам известно, в течение долгих лет не обращались к последним. Если ревностный священник нападал на них за это, то они приписывали его заботу о спасении их душ корысти, то есть всякая исповедь была связана с небольшим приношением, деньгами или натурой. Часто они говорили: «Это хорошо для богатых и могущественных, у которых столько грехов» [416] . Таким образом, духовного врача нередко отталкивали, или он, во всяком случае, не имел возможности вылечить больного. А теперь, рассуждал Аввакум, беда приключилась со мной! Был момент, что он пришел в ужас от своего бессилия, от своей слабости и от своей ответственности. Он был на грани отчаяния. Другие священники в его возрасте были освобождены от исповеди [417] . Почему бы ему тоже не получить освобождение?
416
С. Смирнов. Древнерусский духовник. С. 197–201.
417
Там же. С. 14.
К счастью, как и обычно, он обратился с горячей молитвой об освобождении от своей тяготы к Богу. И ответ пришел ему через видение: он увидел два золотых корабля, на которых сидели его духовные дети, направлявшиеся прямо к небу. А затем он увидел и другой корабль «не златом украшен, а разными пестротами» и светлыми, и темными, готовый взять его с женой и детьми. В этом сне он провидел свое будущее: плодотворную апостольскую деятельность; долгие испытания; себя самого и своих духовных чад, взаимно поучающих друг друга и оказывающих друг другу помощь. Он извлек из этого видения уверенность, необходимую для продолжения своего пастырского служения [418] .
418
Не приходится сомневаться в пророческом значении, ни в реальности, ни в датировке этого сна, о котором Аввакум пишет в начале Жития (л. 198 об.) и о котором он снова вспоминает далее (л. 210 об.). Этот сон характерен для молодого священника, могущего так сильно ужаснуться покаянием женщины. В силу упоминания нескольких духовных детей Аввакума можно отнести его к 1645–1646 гг.
Много раз на протяжении своей духовно-воинствующей жизни Аввакума охватывают сомнения в отношении его поведения и долга, в частности в отношении долга к семье, с одной стороны, и долга как заступника веры, с другой. Сомневается он и в своих способностях, и в правильности своего дела; у него было слишком много тонкого чутья – как в интеллектуальном, так и в моральном отношении, чтобы не задаваться вопросами о правильности своего поведения. Но это был человек слишком твердый как духовно, так и физически, чтобы долго оставаться в сомнении. Указание свыше или слово его жены всегда успокаивают его сомнения. И вот после этого трудного начала он становится таким пастырем, которого хотели бы видеть отцы Церкви: не слишком жестоким, не слишком снисходительным, соразмеряющим свои требования с силами каждого, и лично неспособным заразиться грехом. Он познает путь руководства душами, он умеет привязать их к себе, вести их одновременно с твердостью и осмотрительностью, с властью и благоразумием. Из него создается больше чем церковный учитель, больше чем провозвестник своего дела, больше чем церковный проповедник или писатель – из него создается, прежде и превыше всего, руководитель душ. Он сам знал в конце своей жизни, каково было его подлинное призвание: «А егда в попех был, тогда имел у себя детей духовных много – по се время сот с пять или с шесть будет» [419] . Современный историк сумел бы написать целую работу о его методе [420] .
419
Житие. Л. 197 об.
420
Смирнов С. Древнерусский духовник. С. 209–222.
V
Его отношения с властями
Если он для плотской своей семьи был чем-то вроде игумена, то для того, чтобы быть подлинным отцом своих духовных детей, он должен был подняться до высоты подлинного пастыря. Он считал своей задачей представлять свою паству перед властями и во всех случаях оказывать ей помощь. Он подписывался за неграмотных. Он брал на поруки и заступался за обиженных. Все это было связано со значительным риском [421] . Аввакум делал больше того: он вступался за обиженных: грубой силе он противопоставлял нравственную силу священства. Злые люди смеялись над ним: что такое простой поп по сравнению с гражданским чиновником, с посланцем правительства, даже по сравнению с простым управляющим крупного землевладельца? За то, чтобы его оскорбить, за то, чтобы его избить, лишь бы не убить до смерти, давали даже определенную награду, как за простого мужика [422] . Доброму защитнику угнетенных нередко попадало, но иногда жертва были спасена и справедливость торжествовала.
421
Там же.
422
Уложение. Гл. Х, § 89.
Случаи, когда требовалось его вмешательство, были многочисленны. Злоупотребления властью и насилия происходили постоянно, особенно с тех пор, как крестьяне были закреплены и фактически лишены права свободного передвижения. Именно в 1645 году новый царь, вместо ожидаемого указа об освобождении крестьян с правом на протяжении года менять местожительство и хозяина, напротив, закрепил за помещиками право разыскивать своих крепостных, бежавших на протяжении десяти последних лет [423] . Более того, он распорядился произвести всеобщую перепись, которая и были осуществлена в 1646 году и которая точно учла каждый двор со всеми жителями, взрослыми и детьми; таким образом, население было зафиксировано в неоспоримом документе [424] . Разочарование крестьян было весьма велико и все те, кто имел над ними хоть какую-то власть, перестали в своем произволе считаться с чем бы то ни было.
423
Дьяконов. «Заповедные лета». С. 20.
424
Веселовский. Сошное письмо. II. С. 226–231.
Аввакум дает нам пример. Мы не знаем, с каким именно должностным лицом он имел дело; возможно, именно с одним из тех, кто должен был производить перепись. Он отнял у вдовы дочь. Аввакум стал его умолять отдать девушку матери. Вместо того, чтобы уступить священнику, злой человек, призвал друзей, подчиненных, или, возможно, некоторых людей, которые были в ссоре со своим пастырем, или даже просто каких-нибудь негодяев, всегда готовых услужить сильному, – такие люди были и в Лопатищах, как и в других местах, – и все они накинулись на Аввакума. После этого он остался полуживой. Однако вслед за этим, «устрашася», начальник отдал дочь матери. В дальнейшем, впрочем, он попытался отомстить Аввакуму – бил его и волочил в церкви, бил того, кто морально оказался сильнее его [425] . В конце концов победил все-таки тот, кто был морально прав.
425
Житие. Л. 199.
В этот период своей жизни Аввакум приходил в столкновение скорее с властями, чем с населением. Службы были для прихожан длинными, но, вероятно, это не вызывало ничего большего, чем скрытый ропот.
Недовольство вспыхнуло в связи с еще одним начальником, неким Иваном Родионовичем. Он прибежал в дом Аввакума, бил его и укусил ему руку до крови. Аввакум, завернув руку платком, тем не менее пошел к вечерне. Злодей выпалил в него из «пистоли». Не будь чуда, что пистолет не выстрелил, Аввакум был бы убит. Это была воистину прекрасная картина: один изрыгал проклятия, другой же на ходу благословлял его и отвечал с благочестивой иронией: «Благодать во устнех твоих, Иван Родионович, да будет!»
Однако же начальник был могущественным: он отнял у Аввакума дом, ограбил его и даже изгнал из деревни. Это произошло летом 1647 года [426] . Аввакум оказался еще раз со всей семьей изгнанным, бездомным, лишенным всего, без куска хлеба [427] .
Глава IV
Реформатор (1647–1651)
I
Аввакум с семьей отправляется в Москву
426
Для установления этой даты см.: Житие. Л. 200.
427
Житие. Л. 199 об. – 200. См. также редакция Б (Л. 11 об.); РИБ. Т. 39. Стб. 725. Доказательством того, что община не сочувствовала этому делу, кроме приведенного ниже, является то, что Аввакума никем не заместили. По возвращении он снова обрел свой приход. Но, возможно, что и во второй раз начальник сумел подобрать себе еще более многочисленных сообщников. Интересно в этой связи вспомнить, что случилось со священником храма Св. Сульпиция в Париже. Генрих Бурбонский, племянник Конде, его знатный прихожанин, находил службы слишком длинными, а пение слишком медленным. Он побуждал певцов и голосом, и жестами петь скорее. По этому поводу он учредил целое восстание: 8 июня 1645 г. храм был захвачен, священник связан. Связанного его потащили по улицам и при этом били. Его спасли только друзья, доставившие его в Люксембургский дворец. После этого, в отличие от более счастливой судьбы Аввакума, Государственный совет признал его неправым вследствие чрезмерного рвения (P. Pourrat. J. J. Olier. Paris, 1932. Р. 164–170).
Куда направиться? Если бы Аввакум искал только убежища, он мог бы отправиться в Лысково, где его друг, сын попа Якова, был в то время священником [428] . Его, конечно, также приняли бы в Макарьевском монастыре, так как эти места находились в 6–7 верстах от Лопатищ. Он мог бы, на худой конец, доехать до Нижнего. Для того, чтобы он решился предпринять путешествие в Москву, со своими маленьким детьми, среди которых был новорожденный, еще некрещеный, требовались очень серьезные причины. Первая причина, конечно, заключалась в его желании добиться справедливости: речь шла одновременно о его личном авторитете и о достоинстве священства, в общем, речь шла о плодотворности его будущей деятельности. Вторая причина – это то обстоятельство, что в Москве в это время находился Иван Неронов [429] , самый популярный в области священник, с которым Аввакум, без сомнения, уже давно находился в тесных сношениях.
428
Материалы. VI. С. 195–196.
429
Согласно «Житию», отношения между Нероновым и Аввакумом начались по приезде последнего в Москву. Но совершенно невозможно допустить мысль, что эти два священника со столь сходными чаяниями не встречались раньше в продолжении 5 лет, когда они были вместе в Нижегородском крае. Между прочим, было бы непонятным, без этого, быстрое продвижение Аввакума в Москве.