Протопоп Аввакум и начало Раскола

Паскаль Пьер

Между тем, когда анафематствованные были в присутствии громадной толпы изгнаны из собора, Федор проявил большую и прекрасную стойкость: сложив пальцы, он начертал ими так высоко, как только мог, знамение запретного креста, воскликнув: «Братья, за эту истину я страдаю и умираю, а равно и за другие церковные догматы!» Оба расстриженные были заперты, каждый отдельно, на Патриаршем дворе, под надзором крепкой стражи. Отныне они принадлежали светской власти. Через два дня (15 мая) за три часа до рассвета, рассказывал Федор, за ним пришли царские стрельцы и отвели его к Красному крыльцу. Сверху сошел какой-то голова и спросил: «Верно ли, что это дьякон Благовещенского собора?» Стрельцы ответили: «Да!» Тогда он приказал стрельцам отвести его к сторожевому посту у Каменного моста. Уже начинало светать, когда появился полуголова, приказавший ему и страже без оружия следовать за ним до Трехсвятительского моста [1362] . Туда прибыл дьяк Тайного приказа Дементий, который сказал Федору: «Поедь, куды повезут, и не кручинься: сердце царево в руце Божии».

1362

На рукаве

Москвы-реки, следовательно, немного дальше по другую сторону Болота: сейчас он называется Малый Каменный мост.

Федор вообразил, что царь был в селе Коломенском и собирается сам его допросить о его челобитной. Но у заставы он увидел вооруженных стрельцов с телегами: его посадили на одну из них и повезли по незнакомой дороге, не по той, которая вела в Коломенское [1363] .

Аввакума извлекли из его темницы намеренно несколько позднее Федора и подвергли его такому же обращению. Он подумал, что его собираются бросить в реку! Но Дементий, вернувшись с Трехсвятительского моста, ожидал его у Тайницких водяных ворот. «Протопоп, велел тебе государь сказать: не бось-де ты никово, надейся на меня!» Во время всех этих событий царь был в своем селе Преображенском [1364] . Он поручил своему доверенному лицу, человеку, выполнявшему тогда во многих отношениях роль министра тайной полиции, выразить свою благосклонность тем, которых он одновременно предавал величайшим оскорблениям! Аввакум ответил: «Челом бью на его жалованье!» Эта тонкая ирония была единственным возможным ответом. Идя по мосту, Аввакум вспомнил стих псалма относительно непостоянства князей века сего: «Не надейтеся на князя…»

1363

Материалы. I. С. 421–422.

1364

Уехав 12 мая после вечерней службы со всей своей семьей, несмотря на дождь, царь, очевидно, вернулся только 19 мая вечером (Дневальные записки Приказа тайных дел. С. 214; Выходы государей, царей и великих князей. С. 461).

Так как это был его первый выход после лишения сана, без бороды ему было не по себе. Нелепый хохол, оставленный на лбу, делал его похожим на поляка. За двумя мостами его ожидал полуголова Осип Салов со своими вооруженными людьми. Ему приказали сесть на телегу. Скоро, покинув дорогу, поехали вдоль Москвы-реки, по болотистым местам. И только тогда Федор, обернувшись, и Аввакум, все время смотревший только впереди себя – эти оба проклятые и отлученные – издали увидели друг друга. Это разобщение, этот увоз ранним утром, этот необычайный путь объяснялся одним: от верующих хотели скрыть место заключения их пастырей [1365] .

1365

Житие. Л. 247 об.; Редакция В. Л. 49–49 об.

IV

В Николо-Угрешском монастыре; Никита и Федор поддаются, Аввакум – непоколебим

К восьми часам после полудня путешествующие могли различить купола, а затем и стены монастыря св. Николы что на Угреше, построенного Дмитрием Донским после Куликовской битвы на месте, где он нашел на сосне образ святителя Николы Мирликийского [1366] . Подобного рода монастыри-крепости были в то же время и тюрьмами. Два стрельца взяли Аввакума под руки, накрыли ему голову епанчой и втолкнули его в боковые ворота, выходящие в рощу. Таинственность продолжалась! Федор, увидев исчезновение своего товарища, подумал, что они уже больше никогда не увидятся. В свою очередь, и на его голову накинули большую рогожу, покрывавшую его до пят, и уволокли его таким же образом. Когда стрельцы оставили его одного, он оказался в пустой башне с бойницами, замурованными каменной кладкой, и с запертой дверью [1367] . Аввакум был брошен в «палатку студеную» над ледником. У них был, хотя они этого и не знали, соузник – поп Никита.

1366

Зверинский. II. С. 236–238. № 1007.

1367

Материалы. I. С. 422.

Стража, находившаяся под начальством полуголовы, была строгая и многочисленная. Настоятель Викентий, только что избранный на эту должность и сделавший в последствии во владимирском Рождественском монастыре, а затем и в Троице-Сергиевом монастыре такую блестящую карьеру, вовсе не был намерен рисковать своим положением из-за осужденных. Заключенных держали в полнейшей изоляции, в особенности сначала. Федор попробовал было сообщить о себе жене из боязни, как бы она, обезумев от его исчезновения, не наложила бы на себя рук. Он получил от своего тюремного стража категорический отказ на просьбу дать ей о себе весточку.

Все трое осужденных познали тогда одни и те же внутренние терзания. Борец против неправды, глава партии сопротивления нередко видит только ближайшую осязаемую цель: если его постигнет неудача и если он человек с твердым характером, он будет думать только о том, как бы эту неудачу исправить, наперекор всему и всем. Но человек с большой совестью, как бы тверда ни была его вера, постоянно задает себе вопрос: прав ли я, виноват ли я? В случае неудачи, когда он видит всех и вся восстановленных против него, его неудачи претворяются в сомнения, а сомнения, в свою очередь, превращаются

в навязчивую идею. Не быть в общении с другими, быть одиноким является ужасным испытанием, для русской души в особенности. Конечно, говорит он себе, мои аргументы все те же, они по-прежнему имеют всю силу, но прав ли я все же перед лицом стольких противников, перед всеми епископами, перед царем, перед учеными богословами? Не был ли я во власти самообольщения, гордыни? В вынужденной бездеятельности тюрьмы, в безысходном одиночестве эти навязчивые идеи становятся уже сущим мучением: даже среди людей сильных духом только самые сильные могут устоять, другие же не выдерживают и гибнут.

Аввакум первый оказался охваченным этими мыслями:

«Тогда нападе на мя печаль и зело отяготихся от кручины и размышлях в себе, что се бысть, яко древле и еретиков так не ругали, яко же меня ныне: волосы и бороду остригли, и прокляли, и в темнице затворили никонияня».

Искушение было ужасное, но он стал молиться:

«И о том стужах Божеству, да явит ми, не туне ли мое бедное страдание. И в полунощи во всенощное, чтущу ми наизусть святое Евангелие утреннее над ледником на соломке стоя, в одной рубашке и без пояса, в день Вознесения Господня, бысть в Дусе весь, и ста близ меня по правую руку ангел мой хранитель, улыскаяся и приклоняяся ко мне, и мил ся мне дея; мне же чтущу святое Евангелие не скоро и ко ангелу радость имущу, а се потом изо облака Госпожа Богородица яви ми ся, потом и Христос с силами многими, и рече ми: “Не бойся, Аз есм с тобою”. Мне же ктому прочетше х концу святое Евангелие и рекшу: “Слава Тебе, Господи”, и падшу на земли, лежащу на мног час, и, егда отъиде слава Господня, востах и начах утреннюю кончати. Бысть же ми радость неизреченна, еяже невозможно исповедати ныне» [1368] .

1368

РИБ. Т. 39. Стб. 765–766.

Для Аввакума испытание было коротким, ибо Вознесение в этом году выпало на 24 мая. Затмение солнца, бывшее во время Петрова поста, 22 июня, казалось ему, являло собой гнев Божий против его преследователей и еще более утвердило его [1369] .

Его соузники были в худшем положении. Дьякон Федор также просил Бога открыть ему, не было ли в старой вере какой-нибудь ошибки и не была ли новая вера правой. В продолжение трех суток он не ел, не пил и не спал. Ему было указано свыше: надо умереть за истинную веру и не принимать никаких новшеств. Но после поста, заболев, он стал подумывать, что, если бы он попросил вызвать духовника, он мог бы сообщить о себе своей семье и, узнав, что первое условие этого было подчинение церкви и собору, он подписался под документом, что «во всем повинуется святой восточной соборной и апостольской церкви и всем православным ея догматом»; он умолял царя освободить его из тюрьмы и возвратить его к его бедной жене и малым детям [1370] . Заявление можно было понимать и так и сяк, но это уже был какой-то первый шаг.

1369

Житие. Л. 192 об. – 193.

1370

Материалы. I. С. 423–424, 416–417 (текст покаянного письма).

Никита, менее благоразумный и более импульсивный, чем Федор, не мог далее сопротивляться своему пребыванию в тюрьме: он сообщил, что желает признать свою вину и исправиться. Власти ответили готовностью выполнить его доброе намерение. Настоятелю Викентию, впрочем, поручили добиться от Никиты более явно выраженного подчинения. 2 июня Никита и Федор подписались под всеми требованиями, которые составил настоятель [1371] .

Никита, вступивший на этот путь, его уже так и не покинул: 21 июня состоялась «искренняя исповедь», в которой он признавал православными греческих патриархов, книги, которыми они пользуются, русских епископов, Никона, «Скрижаль» и предавал проклятию свои собственные сочинения; через несколько дней появилась новая исповедь, уже обращенная непосредственно к собору и внесенная в его Деяния; позднее, когда он был восстановлен в церкви, состоялась снова публичная подробная исповедь [1372] .

1371

Материалы. I. С. 417–419.

1372

Там же. С. 385–393.

Федору оставалось только ждать последствий своей капитуляции. Наконец, 27 августа, Мария Ильинишна подарила царю двенадцатого ребенка; по этому случаю были объявлены всякого рода милости. В тот же день Федор был возвращен в Москву, подписал еще одно заявление, не оставлявшее уже никакого сомнения в его вероисповедании [1373] , и был помещен на Крутицком подворье вместе с монахами, жившими в доме митрополита Павла [1374] . Никита же через несколько дней после описанных событий был выпущен [1375] .

1373

Там же. С. 419–420.

1374

Материалы. I. С. 425; Материалы. VI. С. 237.

1375

Румянцев. Никита Константинов Добрынин. С. 202–204.