Проверка на твердость
Шрифт:
Малышка остановила катящийся шарик и посмотрела на нее испуганно.
— У тебя болит зуб? — спросил она и прикусила губу.
Ее мать ответила прежде, чем Дорис нашлась что сказать:
— Немножко, Ирис. И голова у тети Дорис болит тоже. Оставь нас одних не надолго!
— А ты мне дашь еще кекса?
Девочка отправилась со своими разноцветными шариками и куском кекса в детскую.
— Я тебя понимаю, — проговорила Кристель задумчиво. Она закурила сигарету, огонек спички дошел почти до самых кончиков ее пальцев, прежде чем она ее потушила. — Я бы тоже не хотела выйти замуж за человека, который
Запах табака постепенно распространялся по всей комнате. На подоконнике рядом с вазой с тремя серебряными женскими фигурками лежал электрический ондулятор.
— Позвонить туда не так просто, — сказала Дорис. — У меня, правда, есть один номер, но его нет в телефонной книге. Вполне возможно, что ведение частных разговоров по нему вообще запрещено.
— Давай-ка я попробую! — Кристель убрала детскую одежду с журнального столика и принесла из прихожей телефонную книгу. Ее вышитая крестьянская блузка на груди открыта. Под нею ничего нет. Пока она перелистывала книгу, дым от сигареты поднимался к ее подведенным матово-голубым цветом глазам, но она продолжала держать сигарету между пальцев. — Он тебе не рассказывал, что они отрабатывают даже удары, которыми можно убить человека? Просто невооруженной рукой…
— Нет, об этом я ничего не знаю, — сказала Дорис холодно.
Собственный тон привел ее в недоумение. То, что говорила подруга, для нее не ново. У нее самой часто возникали подобные мысли. Однажды, например, когда она, находясь на пляже у озера Штаузее, сломала у какого-то малыша его игрушечный автомат из пластика. Или когда ей приходилось видеть, как отец почти артистически управляется одной рукой и протезом вместо другой, завязывая шнурки на ботинках. «Что со мной случилось? — спрашивала она себя. — Почему мне вдруг неприятно то, как подруга говорит о солдатах и обо всем, что связано с солдатской жизнью?»
Кристель нашла нужный номер в телефонной книге и набрала его. Пока абонент не отвечал, она продолжала развивать тему:
— Нет, мне в тысячу раз милее любой штатский, даже горбатый. Честно, я ужасно рада, что у меня не мальчик… Алло! Да, это я, Кристель Кениг. Послушай, есть срочное дело. Твой шурин ведь работает в этом управлении…
Дорис сидела в старом, с высокой спинкой, обтянутом зеленым плюшем кресле, которое ее приятельница приобрела, как и большинство предметов домашней обстановки, на аукционе. Но эти антикварные вещи не очень подходили к ее новой небольшой квартирке.
— Придется подождать с полчаса, — проговорила Кристель, кладя телефонную трубку. — Но зато у нас будет необходимый номер.
Дорис, казалось, не слышала, о чем она говорит.
— Я думаю, ты неправильно меня поняла, — сказала она. — Я ничего не имею против армии, и даже против восемнадцати месяцев. Конечно, стрельба из автомата или приемы штыкового боя мне нравятся так же мало, как и тебе. Я не смогла бы даже в течение одной минуты смотреть, как врач вырезает кому-то гланды или аппендикс. Мне стало бы плохо, хотя я отлично знаю, что человеку-то оказывается необходимая помощь…
— Это другое дело. — Кристель раздавила сигаретный окурок в пепельнице. — Я с большим удовольствием, например, ем бифштекс, но не хотела бы выйти замуж за мясника. Послушай меня, девочка,
— Ты думаешь, я с этим несколько поспешила?
— Может быть, задумано все это было и хорошо. Саму идею я нахожу совсем неплохой, но подумай-ка, девочка. — Пристально взглянув на подругу, она положила руку ей на колено. — Ты одна решаешь, как быть. Но, как я понимаю, сейчас все зависит от него, или нет? Если он согласится с тобой, ты сохраняешь ребенка. Если же он будет настаивать на своем, он и должен решать, что с ним будет.
«Мне не следовало сюда приходить», — подумала Дорис. В прошлый раз, когда она сюда заходила, ее поразила атмосфера в квартире подруги — клубы табачного дыма и грохот поп-музыки. Гости расположились во всех уголках и буквально на каждом метре ковра. Тут же, на полу, рядом с бумажными гирляндами лежали бутерброды, стояли тарелки с картофельным салатом, пивные и винные бутылки. Она не испытывала никакого удовольствия от подобных вечеров и поэтому быстро ушла. Но сомнение появилось у нее только сейчас, в эти минуты.
Оставалась ли ее подруга в действительности все той же школьной приятельницей, которая так же, как и она, была влюблена в рыжеволосого преподавателя физкультуры? Дорис вспомнила, что изо всех девочек их класса только у Кристель Кениг была пневматическая винтовка и она владела ею лучше, чем большинство мальчишек. Ей вспомнились и дни, проведенные вместе с нею в пионерском лагере, ночное сражение, в котором Кристель выступала как предводительница красных и победила, созданная ею группа дзюдоистов, начать заниматься в которой она так и не уговорила Дорис. «Нет, это не та, прежняя Кристель, — думала Дорис. — Я полюбила бы Анди, даже если бы он работал на скотобойне. А пластиковый автомат тогда, на Штаузее, я сломала только потому, что не хотела, чтобы кто-то разрушал крепости из песка, которые малыши с такой любовью и старанием построили. Но все это касается только Анди и меня. Я совершила ошибку, придя сюда, именно к Кристель. К этой новой Кристель, которая не понимает, что меня волнует».
— Слишком долго ждать. — Дорис поднялась.
Подруга посмотрела на нее удивленно. В дверях появилась маленькая Ирис. Кекса у нее в руках уже не было. Выражение ее лица было таким, как будто она совершила нечто заслуживающее всяческой похвалы.
— А в больницу ты завтра не пойдешь? — спросила Кристель. — Я имею в виду, если он о себе не даст ничего знать.
Дорис подошла к двери и нежно погладила малышку по волосам.
— Всего доброго, — сказала она. — И большое спасибо!
Она уже вышла в коридор, когда раздался телефонный звонок. Кристель вернулась в комнату. Дорис остановилась, но через полуоткрытую дверь не было слышно ни слова. Рядом с нею маленькая Ирис катала свои стеклянные шарики в коробке из-под кекса. Этот шум действовал Дорис на нервы.
— А у тебя дети есть? — поинтересовалась девочка.
— Нет, — ответила Дорис.
— Жаль, — сказала малышка. — Мне хочется большого брата. Или папу. Как у Мирко. Его папа — водитель автобуса!