Проверка на твердость
Шрифт:
Солдаты по отделениям заходили в помещение. Сапоги грохали по ступенькам. Андреас Юнгмаи воспользовался первым же случаем, чтобы переговорить с командиром отделения. Унтер-офицер Бретшнейдер освободил его от чистки оружия. Бруно Преллер взял его автомат. Командир роты в казарму не пошел: он должен был присутствовать на разборе учений в штабе.
— Если вы его не встретите, обратитесь к лейтенанту Винтеру, — посоветовал командир отделения. — Я скажу гауптфельдфебелю, чтобы он выписал отпускной билет. Поторопитесь! Желаю удачи. Думаю, все будет хорошо!
Две канарейки насвистывали за тонкой решеткой. На ночном столике стояла фотография в рамке.
— Нет, товарищ Юнгман, — сказал Хельмут Винтер. Он только что из-под душа. Босиком. На нем одни купальные трусики, он роется в бельевом отделении шкафа. Темные волосы свисают со лба. Различные предметы полевого обмундирования, снаряжение, белье и сапоги разбросаны по комнате. Рядом с клеткой лежит большая пудреница. Лейтенант надевает свежую майку. — Мне очень жаль, но я не могу этого для вас сделать!
— Тогда мне придется идти к командиру роты, — проговорил Андреас. Он почувствовал, что дрожит всем телом. Прежде чем прийти сюда, он пытался разыскать обер-лейтенанта. От дежурного унтер-офицера он узнал, что в здании штаба должно быть совещание. Все командиры рот и их заместители, принимавшие участие в учениях, сейчас у «Спасской башни». Это может продлиться довольно долго. — Если я не получу краткосрочного отпуска, тогда… Тогда… Я даже не знаю, что будет!
— Вам следует держаться, Юнгман. — Хельмут Винтер глядел на него серьезно. — Так или иначе.
Он посмотрел на фотографию. Его жена тоже не хочет ребенка. Позже, позже, позже. Она держится за свою работу. Берлин, Москва, Варшава, Варна, Гавана, Багдад. Сегодня березы, завтра пальмы. Постоянно новые лица. Ни один день непохож на другой. Иногда два, иногда три раза в месяц они проводят вместе субботу и воскресенье, да еще отпуск. «Наши медовые недели продолжаются годы», — говорит она.
— У нее серьезные намерения, товарищ лейтенант. Я-то ее знаю. Она это сделает хотя бы из простого упрямства.
— Вы можете убеждать ее как вам угодно, все равно принуждение останется принуждением.
— У вас есть дети?
— Пока еще нет.
— А хотели бы вы их иметь?
— Конечно.
— Я тоже. И поэтому-то прошу вашего разрешения повидать жену.
— Разве у вашей жены нет родителей? Она ведь живет…
— Вы не знаете Дорис. Если она себе что вбила в голову… тут даже ее мать не сможет ничего поделать. Если кто и сможет, то только я. Это особый случай, товарищ лейтенант. Человеческая жизнь, черт побери, должна быть важнее, чем похороны бабушки или переселение в новую квартиру!
— Садитесь, Юнгман, — сказал Хельмут Винтер и показал на одно из кресел.
— Я лучше постою, — ответил Андреас, хотя каждый мускул от щиколоток до плеч отдавался в нем болью.
Командир взвода не терпел возражений.
— Садитесь! — повторил он строго.
Андреас неохотно повиновался. Сев, он снял пилотку с головы. Каску он оставил вместе с другими предметами снаряжения в казарме. Только ремни оставались на нем.
— Так-то, — сказал Хельмут Винтер. Он взял пудреницу, свежие носки и уселся в другое кресло. Продолжая разговор, он осторожно припудривал свои покрасневшие ноги. — Как вы думаете, у
— Это нельзя сравнивать, — бросил Андреас сердито.
— Согласен. — Хельмут Винтер не возражал. — Может быть, командир роты и даст вам краткосрочный отпуск. Совещание ведь не продлится вечно. Я бы на его месте отказал, и вы должны знать почему. Потому что вы снова и снова будете попадать в те же клещи. Безразлично, останетесь ли вы в армии или вернетесь на свой кран. Каждый раз, когда вы зададитесь целью, которая не совпадает с желаниями вашей жены, она будет ставить вас в подобное положение. Всеми средствами, которые будут в ее распоряжении. Это может сделать мужчину медленно, но верно подкаблучником, поверьте мне!
Андреас Юнгман вертел пилотку в руках и молчал. «Если я не успею на поезд 22.14, возьму такси, — размышлял он. — Через полтора часа буду дома. Придется в порядке исключения снять деньги со сберкнижки. Завтра к обеду я могу уже вернуться, если по-другому не получится. Теперь мне бы только не упустить обер-лейтенанта».
— Вы меня слышите? — спрашивал Хельмут Винтер.
Он встал и собирался надеть на себя летнюю форму.
— Конечно, конечно, — ответил Андреас и тоже поднялся. — Если я вас правильно понял, мне следует на все наплевать — на жену, на ребенка, на планы на будущее. Поставить, так сказать, точку… Еще один вопрос, товарищ лейтенант.
— Пожалуйста.
— Только совершенно честно. Если бы это была ваша жена и ваш ребенок, а назавтра был бы назначен аборт, вы бы остались столь же хладнокровным?
Лейтенант ответил не сразу, отнесясь к вопросу со всей серьезностью. Он снова посмотрел на фотографию.
— Честно? — задал он вопрос.
— Абсолютно честно, — потребовал Андреас напряженно.
— Моя жена и я, мы с самого начала считали, что любовь требует и готовности к подчинению. Подчинению в вопросах мелких интересов, имею я в виду. Мы давно уже могли получить здесь квартиру и иметь троих детей. Для этого Марион пришлось бы всего-навсего бросить свою работу, к которой она так стремилась, к которой привязана и занимаясь которой чувствует себя счастливой. Если бы я поставил ее перед выбором: быть моей женой или бросить работу, она бы выбрала последнее. Не только из-за работы, но и потому, что не смогла бы любить эгоиста… И у меня абсолютно так же.
Андреас Юнгман кивнул.
— В этом-то и заключается различие, — проговорил он спокойно. — Я люблю свою жену такой, какая она есть. Даже с ее упрямством. С ее приверженностью к садовому участку. Несмотря на ее отрицательные взгляды на все, что имеет отношение к армии… Разрешите идти?
— Я вам не завидую, — ответил лейтенант Винтер. — Легко говорить о дисциплине и послушании, о солдатской чести…
— Я не хотел бы упустить обер-лейтенанта, товарищ лейтенант!