Провидец. Город мертвецов

Шагалиев Динар

Некогда красивое и приятное лицо, с одной стороны, от уха до верхней губы, теперь представляло собой сплошной пузырчатый шрам размером с ладонь, намертво запечатавший правую ноздрю и стянувший мышцы вокруг рта. Один глаз открывался и закрывался с трудом, потому как поврежденная кожа вплотную подходила к веку. Весь его внешний вид своею черствостью наводил на мысль о пережитой нужде, бездолье, об утомлении жизнью и людьми, но во взгляде его все ещё трепетался мягкий, ласковый огонёк.

Все эти жуткие увечья не могли скрыть родной лик, завидев который Настя тотчас упала без чувств.

Глава 27

Пробуждение

было столь неожиданным, что я даже растерялся: казалось, рассудок помутился и я не спал вовсе. Однако, это было не так...

— Пелагея? — шепнул я.

Ответа не было. На матрасе, рядом со мной, зияла вмятина, что хранила ещё тепло девичьего тела. Я принялся шарить вокруг себя, пока не нащупал свечу и рассыпанные спички.

При тусклом свете догадки подтвердились: кроме меня никого здесь не оказалось.

В щель под дверью просачивался мутный оранжевый свет и в комнате было даже уютно.

Обнаружив возле умывальника керосиновую лампу, я зажег её, а свечу поставил на столик, рядом с койкой.

Наскоро умывшись, я собрал разбросанные вещи и основательно оделся, подгоняя каждую деталь; неизвестно, когда ещё подвернется подобный случай.

Стрелки карманных часов показывали половину седьмого, когда я, закончив туалет, толкнул дверь и та с щелчком отворилась. На стенах коридора через каждые несколько шагов были установлены небольшие факелы.

Котельной видно не было, зато вскоре стало слышно. Рев печи стих, мехи прекратили работу и потихоньку, пощелкивая да посвистывая, остывали, а жаркое пламя зрело себе внутри, пока машинерия отдыхала.

Бочки, как и обещал Пахом, стояли у самого входа. На подвешенной рядом полке в беспорядке валялись деревянные кружки.

Одному богу известно, когда их в последний раз мыли, но дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Вода казалась черной, видимо из-за теней, но на вкус не отличалась от той, что таскали водовозы с очистных станций, так что я осушил кружку до дна.

Пока желудок с хищной радостью впитывал живительную влагу, в нутре моем проснулось странное чувство слежки. Я не мог понять причины, пока не сообразил, что откуда-то поблизости доносятся голоса: у меня всего лишь перепутались ощущения — когда еле-еле различаешь чужую речь и когда подслушивают тебя самого. Если не шевелиться, можно было кое-что разобрать. Однако, я не стал греть понапрасну уши и, просунув ногу в проем, отворил скрипучую дверь. Пелагея кормила с ложки Агафью пока Пахом возился с её механической рукой. При моём виде вся троица оцепенела, словно их застали за чем-то непристойным. Они сидели за обшарпанным столом, сервированным миской с исходившей паром картошкой в мундире и нарезанным полосками салом.

– Не помешаю?
– спросил я, скользнув взглядом по Пелагее. Та лишь кокетливо отвела глаза.

– Ну что вы, Николай Александрович, - улыбнулась Агафья.
– Вы как раз вовремя, просим к столу. Пелагея, деточка, подай человеку чая.

– Вы очень добры, - кивнул я, присаживаясь на скамью.
– Как ваша рука?

– Похоже, что безнадёжно, - ответил за неё Пахом, нахмурившись.
– Сами не починим. Придётся сходить к Кулибину на поклон и пригласить в гости. Госпожа то сама может и не дойти.

– Ещё как дойду, - возразила Агафья.

– Не говори глупостей, - сказала Пелагея, поставив передо мной кружку с крепчайшим чаем.
–

Уже седина в голове, а всё как девица ерепенишься. Приведем мы тебе Кулибина. Не откажет. Он ведь с теплом к тебе относится.

– Так-то оно так, - смутилась Агафья, - Только возьмите с собой еще пару человек.

– Стадом ходить и делать лишнего шуму нам ни к чему, - сказал Пахом.
– Сходим с Пелагеей, да концы в воду.

– Позвольте составить вам компанию, - вклинился я в разговор, разламывая горячую картофелину.

– А почему бы и нет, - пожал плечами Пахом.
– Мужик смышленый, стрелять умеет. Что скажешь, Пелагея?

– Пущай идёт, - кивнула та.
– Тем более Кулибин - господин любознательный. Глядишь, чего за Анастасию слыхал.

– И то верно, - кивнула Агафья.
– Только вам надобно знать, Николай Александрович: коли дойдет до стрельбы, то стрелять придется, скорее всего, не по кадаврам. Кулибин живет прямо на границе с Плащунами, а те относятся к своим владениям весьма ревниво.

– Видимо, у них свой интерес до Кулибина, - сказал я, отхлебывая чаю.
– Иначе давно бы изжили.

– Несомненно, у них имеются договоры, - ответил Пахом, поднимаясь, - Только нам до них дела нету. Сколько вам нужно времени, дабы подготовиться?

– Я всегда готова, - ответила Пелагея, грохнув кружкой об стол так, что со звоном подскочили приборы.

– Я тоже готов.

– Тогда, по коням, господа, - как-то задумчиво объявил Пахом.
– Выдвигаемся немедля.

Через, примерно, минут двадцать блуждания по темным тоннелям, наша лихая троица вышла в подвал старенькой часовни. За арками колокольни заря едва занялась; золотые стрелы солнечных лучей уже остро вытягивались на горизонте, рассекая дымку жидкого тумана, что стелился по чернеющей траве, окутывая голые деревья и кусты, что некогда были прекрасным сквером Императорской гимназии. Ни единого звука, кроме редких, зловещих криков просыпающихся ворон; ни единого живого существа, кроме нескольких фигур, что были разбросаны в округе и стояли, застыв в ядовитом янтаре.

Издали они действительно были похожи на живых и страшных разбойников, глубоко задумавшихся над чем-то своим, разбойничьим, или рассматривавших вытоптанную траву, или собирающихся плясать: колени их все время сгибались под тяжестью тела, как ни старались они их выпрямить. Но если подойти ближе, то уже никого не могли обмануть мертвецы своей притворной жизнью: бессильно, по-мертвому, клонились вялые, точно похудевшие и удлинившиеся шеи, не держа тяжелой мертвой головы.

С этой высоты было видно, как перед ветхим частоколом, окружавшим здание гимназии, зияла огромная борозда. По всей видимости, не позднее сегодняшней ночи, на этом месте потерпел крушение дирижабль; или же, вернее всего, произвёл грубую посадку, ведь судна на месте не наблюдалось.

– Красотища, - протянул шепотом Пахом.

Если бы меня попросили выбрать слова, лучше всего описывающих открывшийся перед взором вид, слова «красотища» среди них не затесалось бы точно. Хотя, с другой стороны, в мире, где свет и тьма, добро и зло, бытие и небытие находятся в смешении, можно понять, почему голубизне неба легко иногда предпочесть холодную тьму подземелья, или красоте цветущих лугов виды умершего города: ведь и им присуще бытие, а следовательно, и нечто положительное, единственное, неповторяемое.