Провинциальные душегубы

Земенкова Елена Васильевна

А время шло, и нужно было на что-то жить и учить сына, Валентина после настойчивых предложений Варенца устроилась работать в мэрию, но конечно прежнего достатка и спокойствия в семье не было.

Валентина не упрекала мужа – зачем? – он и сам успешно делал это: из веселого, уверенного мужика за год превратился в загнанного отощавшего подранка, и уже не только обида, но и нестерпимый стыд терзал его больную душу.

Как он выжил тогда? Одному Богу известно – видно не пришло еще его время. Но снова выходить за ворота своего дома Анатолий начал после того, как Мишка Окулов с Карпухиным, окончательно потерявшие терпение и надежду хоть чем-то помочь своему школьному другу, хорошенько отметелили

его за обидные слова о дружбе и предательстве; а на следующее утро, натянув кепку на заплывший глаз, Анатолий пришел к своему старому другу и соседу Мишке Окулову и еле слышно прошептал разбитыми губами: «Помоги».

Жизнь, огромная как бездонный океан, ежесекундно утекает между пальцами, а у нас только вопросы без ответов – как разобраться что важно, что нет; где взять силы, чтобы жить дальше; как помочь другу, не оскорбив его и не превратив в вечного данника? Да, мы знаем – надо жить с богом в душе, каяться в грехах своих, быть ближним и близким и дальним, но как это сделать, как?!

Что же могли предложить своему другу Михаил и Карпухин? Ну не денег конечно! Откуда они возьмутся у провинциальных работяг? Карпухина самого, тогда как раз из участковых сократили, да и Анатолию деньги эти только на водку и сгодились бы. И не всеядных спасительных тренингов на тему самореализации и духовного совершенства – ну если только под нее родимую и только по выходным в бане у Анатолия подальше от шибко любящих жен. Тогда что же? Только труд, тяжелый физический труд рядом с друзьями, которые плечо подставят и халтурить не дадут; помогут, но жалеть не будут, в общем, за собой потащат, пока сам дышать не сможешь.

Конечно, Анатолий не выздоровел окончательно, но после двух лет изматывающей шабашки с Михаилом и Карпухиным по деревням и селам, когда наработаешь на рубль, а получишь копейки; он хотя бы мог забыться по ночам безрадостным и тяжелым сном. Его друзья были честными напарниками – все делили на троих – и работу и заработанное, а по редким выходным дням усердно лечили тело и душу своего непутевого друга универсальным лекарством – задушевной беседой с водкой.

Короче, все, что могли Михаил и Карпухин сделали: Анатолий мог жить, есть, пить, спать, а вот душа его…, а что душа? – сие даже самому человеку неведомо, только Бог все видит и понимает, но только когда подвернулся случай с окуловским цехом, то Анатолий, конечно, во всем помог другу, но не остался с ним – и хорошие деньги его не прельстили; и потом не жалел о своем выборе, даже глядя на перестройку окуловского особняка и череду меняющихся иномарок во дворе друга.

Вот только не подумайте, что Анатолий был каким-то чудаком, и все материальное было ему чуждо – просто странный старик с розовым беретом не так уж и не прав – многие из россиян действительно отравлены коммунизмом, и лечиться они не желают! А по сути – пахать только ради десятого куска колбасы, который все равно в горло не влезет и душу не согреет, эти чудаки не будут – не согласны они менять целый мир на одно, пусть и переполненное, корыто.

И через три года вынужденной отставки Анатолий все-таки дошел до двери тогда еще не белоснежного, но все равно средиземноморского стиля здания, где его уже давно ждал очень большой, очень добрый и очень усталый человек.

– Ну, здравствуй, беглец! Заждался я тебя уже!

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич! Простите, что задержаться пришлось – Михаилу станки пришли – подключали все.

– Ну ладно! Ты-то сам как? Дело не ждет!

– Не знаю еще…

– А! Обида то все тебя все еще гложет, нет?

И все вернулось к Анатолию – злость, отчаяние, несправедливое одиночество – сначала шепотом, а потом и криком слова вылетали как мини бомбочки, взрывая все преграды на пути

к возвращению блудного сына назад к людям.

– Ведь я же за них! Их же за людей не считают – скотину дороже ценят! А они меня как шлам – выкинули и забыли!

– А ты что бог – всех судить?! Это в раю одни праведники, а здесь всякого намешано, ты помоги им, всем без разбору – хорошим и плохим! Или обижаться больше тянет? Так иди к Мишке – там и деньги и обиды – все твои будут!

– Дядя Аркадий! Не могу я так…

– Не можешь? Тогда обиды свои детские запрячь подальше! Завтра тебе на работу – собачья, конечно, работа – все ремонты городского хозяйства на тебе. Ты прости – из Митрича помощник не ахти какой тебе будет – постарел и поглупел, но годика два еще поддержу его в начальниках, а тебе время заматереть и натаскаться.

– Да, дядя Аркадий, сделаю.

– Ну, вот и хорошо! А Мишке передай – с первых же денег пусть детский клуб отремонтирует, чтоб не мозолили они сильно глаза людям!

Солнце заглянуло в окошки дома Анатолия и Валентины и просигналило: «Можно жить дальше!» Жить! – и утро опять пришло к ним в дом, и Бог дал пищу, и день идет в трудах и суете, а вечером Валентина будет ждать мужа с работы, снова и снова разогревая остывший ужин. Красиво звучит, правда? Вот бы еще добавить – и жили они долго и счастливо и умерли в один день. Ох! Аж скулы от этакой сладости сводит! Увы, но сказки былью не станут, смиритесь и не ропщите, мужики!

«А как же на самом деле?» – спросите вы. Да также как и везде в России – тяжелая, неблагодарная работа, съедающая все силы души и тела, настоящий хомут для тягловой скотины; и ведь сам же не бросишь – кто вместо тебя этот воз потянет; но во стократ отвратней той добровольной каторги, этот бардак сверху донизу, так красиво упакованный бантиками – вот бантик «рынок», вот бантик «конкурентоспособность», а вот и «конкурс-аукцион» с «эффективностью» свисают – только выходит все как-то не по бантиковски совсем.

Да нет, Анатолий и не жаловался особо, ну высказывался, бывало, непечатными словами – не без этого, но другого для себя не искал; хотя уже на третьем году ремонтной деятельности его стали отличать и областное чиновничество среднего звена и местные филиалы крупных компаний, потому как эффективных менеджеров в России хватает, а вот тех, кто дело настоящее может сладить своей головой и своими руками, тех поискать еще надо; хотя, думается, они есть и сейчас, только в юристы с экономистами подались – все современную экономику в России организовывают да обслуживают, а она подлая, ну экономика эта, до того дерзка и не благодарна, что менеджерские руки опускаются все ниже и ниже.

Но вскоре новая беда постучалась в дом Козинских – их радость и надежда, родная кровиночка, единственный сын Антон отодвинулся от них как от заразных больных, будто китайскую стену воздвиг от набегов варваров и если матери еще дозволял поцеловать себя и волосы взъерошить, то отца старался просто не замечать. Анатолий сначала пытался поговорить с сыном и по-доброму, и криком – все без толку, а потом понял – сын просто начал жить с чистого листа, и в этой новой жизни он – сирота.

Почему, за что Антон убил отца и мать? А это действительно интересно! Дети не выбирают тот мир, в который приходят, для них он как воздух – дыши или умри, они без оглядки подчиняются всем нелепым и жестоким его законам; но, творя самые страшные вещи, они все равно правы и чисты перед нами – все понимающими, все видящими и все предающими; они как карающие ангелы точны и неумолимы, и еще – они не боятся смерти, а потому становятся Павликами Морозовыми и Олегами Кошевыми, оставляя нам как жалкие объедки с их роскошного стола бесстрашия и правды лишь страх, стыд и бессилие.