Пруссачество и социализм

Шпенглер Освальд Арнольд Готтфрид

волей распоряжаться мировыми судьбами для

собственного удовольствия, без иного этическо-

го критерия, кроме успеха. Он побеждает про-

тивника на поле своей деятельности всеми сред-

ствами кредита и спекуляции. Трест - это его

государство, его армия, а политическое государ-

ство - нечто вроде его агента, которому он пору-

чает вести войны (таковы были испанская^

и южно-африканская^), заключать договоры

и подписывать

мирные трактаты. Превращение

всего мира в трест - такова конечная цель этих

истинных властителей. Пусть номинальное пра-

во собственности среднего человека остается не-

прикосновенным, пусть он с полной свободой на-

следует, продает и распределяет свою собствен-

ность и имущество в виде ренты, хозяйственная

сила его как торгового капитала будет незамет-

но направлена из центра в определенную сторо-

ну; таким образом денежный магнат - собст-

венник в более высоком смысле и целые народы

и государства трудятся по его молчаливому при-

казанию и по его вездесущей воле. И этому поня-

тию собственности, за которым стоит деловой

либерализм, ныне противополагается прусское

понятие: собственность не как частная добыча,

а как нечто только порученное собственнику не-

ким целым, не как выражение и средство лично-

го могущества, а как доверенное благо, в управ-

лении которым собственник обязан давать отчет

государству. Национальное достояние не явля-

ется суммой индивидуальных единичных состо-

яний, а единичные состояния являются сово-

139

купностью функции общего хозяйственного мо-

гущества. Великие слова Фридриха II должны

быть постоянно повторяемы: я - первый слуга

моего государства. Если каждое отдельное лицо

усвоит себе это воззрение, то социализм станет

фактом. Нет большего противоречия этому, чем

Людовик XIV с его реализованной формулой:

<Государство - это я>. Прусская идея и якобин-

ство, социалистический и анархический ин-

стинкты, на троне или на улице - вот крайние

из вообще мыслимых противоположностей

в пределах западного мира, и на этом зиждется

неугасимая вражда между обоими народами.

Наполеон на острове святой Елены как-то ска-

зал: <Пруссия стояла на пути Франции со вре-

мен Фридриха и останется преградой в будущем,

она была величайшим препятствием моим наме-

рениям на пользу Франции>.

Ибо поистине форма, в которой проявляется

у

французских рабочих потребность в реванше

по отношению к имущим, противоположна со-

циализму: это коммунизм в собственном смыс-

ле. Рабочий тоже хочет быть рантье. Он ненави-

дит чужой досуг, которого он сам никак не мо-

жет достигнуть. Равенство в пользовании бла-

гами, равная возможность для каждого сущест-

вовать, как рантье, - такова его цель, лежа-

щая также в основе знаменитой, истинно фран-

цузской формулы Прудона: собственность -

это кража. Ибо здесь собственность означает не

могущество, а обретенную возможность поль-

зоваться благами. Общность благ - а не пре-

вращение средств производства в общее достоя-

ние, распределение богатств, (<все должно при-

140

надлежать всем>), а не организация в тресты

производственных сил - таков французский

идеал в противоположность английскому.

И ему соответствует социалистическая утопия

Фурье: растворение государства в небольших

обществах, коммунах, <фаланстерах>, которые

организуются в целях достижения при возмож-

но малой затрате труда возможно более полного

пользования жизнью.

То, чего хочет английский низший класс,

чтобы собственнический идеал высшего класса

стал ему доступен, попытался обрисовать Оуэн

в своем проекте своеобразной реформы капита-

ла. Но тот, кто верит, что англо-американский

капитал хоть на шаг отступит с пути абсолют-

ного хозяйственного мирового господства, тот

плохо знает могущество викинговских ин-

стинктов. Безусловная личная свобода и выте-

кающее из нее на основе личных способностей

естественное неравенство служат здесь предпо-

сылкой. Вместо авторитарного социализма анг-

лосаксонский миллиардер утверждает поисти-

не великолепный частный социализм, благо-

творительность и призрение крупного масшта-

ба, в котором сама власть становится наслажде-

нием и народ, получающий подаяние, в мораль-

ном отношении побеждается. За блестящей

формой, в которой расходуются эти миллионы,

забывают, как они приобретены, это способ тех

давних корсаров, которые при праздничном

пиршестве в завоеванном замке бросали плен-

ным крохи со своего стола. Этот добровольный

отказ от части собственности укрепляет силу