Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Да, это был заяц. Как и предугадывалось, он стремительно бросился к кустам.
Я выстрелил…
— Твою мать! Мимо!
Заяц ловко запрыгал из стороны в сторону и скрылся за деревьями.
— Хозяин, — вновь позвали Вороны. — Незнакомец приближается.
Я обернулся. Через несколько минут шагах в двухстах появилась неспешно бредущая тёмная фигура. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что это Голубь, тот самый священник, которого я повстречал, когда шёл в Сккьёрфборх.
Он увидел меня и стал щуриться, чтобы
— О, это вы! — Павел приветливо махнул рукой и при этом чуть не свалился в сугроб.
— Вы лыжами не пробовали пользоваться? — прокричал ему в ответ. — В зиму здесь по-другому не пройти.
— Как-то не подумал…
— Что вы тут делаете?
— Пытаюсь добраться до Лысого взгорка.
— Зачем?
— Ну… там поселенцы… Хотел их проведать… узнать как дела… Может, чем-то помочь…
— Вы довольно далеко отошли в сторону. Лысый взгорок аж за теми грядами. Чтобы туда добраться, надо обойти склон с юго-запада… А вообще, в одиночку, да ещё без знания местности — вы очень рискуете. Просто невероятно глупо рискуете!
— Уже понял, — вздохнул Голубь. — А что вы тут делаете?
— Охочусь. А вообще, я тут живу недалеко.
Священник, наконец, добрался до меня и, тяжело дыша, присел на поваленное дерево.
Чудной парень. Ей-ей! Странный… Бывают же такие!
— Кстати, — сказал я, — если желаете, то можете пойти со мной. Заночуете, а там…
— О! Это очень хорошо. Тут так рано темнеет…
— Зимой, тут вообще солнца не видать. Считайте, что сейчас своего рода день… Или светлая ночь. Тут как уж душе угодно.
— Верно говорите… верно…
И мы пошли к озеру. На опушке я подобрал свои лыжи и палки, и неспешно поехал вперёд. Павел засеменил рядом.
— Гибберлинги мне говорили, что вы ушли из города. Мол, направились куда-то… эх, их язык довольно неудобен в произношении…
— Язык? — разговоры на подобную тему мне не нравились.
Сам священник вызывал симпатию. Не хотелось вступать с ним в споры.
— Вы сами откуда? — спросил я у Голубя.
— Ну… из Темноводья.
— Да? А по говору и не скажешь.
— Много путешествую, изучаю то да сё… Вот и меняется…. говор… Кстати говоря, по вам тоже не скажешь, что вы с Ингоса. Я имею в виду не только говор.
Мы переглянулись.
— Для человека определённого круга, вы весьма… грамотны.
— То есть? Поясните.
— У вас хорошо поставленная речь, неплохая смекалка… Вы умеете поддерживать беседу. Часом, нигде не обучались?
Я молчал. Своими замечаниями, Павел поставил меня в тупик.
— А чего вы решили, что я с Ингоса? — спросил у него.
— Мне об этом сказали гибберлинги.
— А что, разве там какие-то люди… особые?
— Я не хотел вас обижать.
Мы с Павлом переглянулись. Он глуповато улыбнулся и отчего-то развёл руками.
Чудный человечек, что тут скажешь. Вроде простачок, хотя…
Некоторое время мы
— Мне интересно, — обернулся я к нему, — а как вы решили стать священником?
Павле даже остановился. Он сделал весьма серьёзное лицо и с неким жаром в голосе заявил следующее:
— Я и сам не раз задумывался над этим. Понимаете, господин Бор, это… это… Вот, скажем, если кто-то хочет научиться ремеслу плотника или каменщика, то он ищет учителя сему делу. Верно?
— Верно, — кивнул я, приглашая Павла продолжить путь.
— Это не вызывает затруднения, ведь учителей этим ремёслам немало. Но странное дело, коли кто хочет познать справедливость, то, собственно, вдруг приходит к выводу, что не ведает, куда для этой цели надо идти.
— Мудрёно, — усмехнулся я. — А почему вдруг «познать справедливость»? Не могу понять…
— Вы спросили о том, почему я решился стать священником, а не кем-то иным.
— А-а, понятно. (Хотя, на самом-то деле я всё ещё не мог сообразить.) То есть, по-вашему, быть священником — значит учиться справедливости? (Глупый какой-то разговор у нас выходит. И зачем я только этого Голубя спросил?) А как же, к примеру, судьи? Неужто они не вершат оную?
— Законность и справедливость — это разные вещи, — очень серьёзно заявил Павел. Судя по всему, он не раз размышлял на подобные темы, уж слишком быстро отвечал. Так сказать, без подготовки. — Вы, конечно, не обижайтесь. Но вот что я скажу: мне известно, что гибберлинги кличут вас Законником, однако вот эльфы дали совсем иное прозвище — Головорез.
— И что?
— По-моему, это только лишний раз доказывает моё утверждение о законности и справедливости. Я давно его понял…
— И что? Научились этой вашей справедливости?
Голубь нахмурился.
— Скажем так: я на всё ещё в пути, — Павел на некоторое время замолчал.
В моей голове вдруг всплыли мысли о племени медвеухих. То, что удалось договориться с ними, безусловно, возвышало мою персону, но лишь в глазах гибберлингов. И прав Павел — для последних я вновь подтверждал своё прозвище Законника.
Громко звучит, согласен. Но это факт.
А вот для обёртышей же я был лишь непреодолимой силой, которая почитала справедливостью добытое лишь принуждением.
Мохнатый остров издавна был вотчиной медвеухих. Это их земля, их родина. И тут вторгается «враг», который навязывает свои правила, диктует свои условия… О какой справедливости может идти речь?
Если раньше мне думалось, что я выполняю благую волю… да пусть и богов… но всё-таки благую! То сейчас все эти битвы на Мохнатом острове. Все эти победы — они не радовали меня, а больше злили… расстраивали… И обидно было ещё то, что гибберлинги не хотели замечать того, что они выступают захватчиками чужих земель. Они оправдывают себя тем, что сейчас так и нужно поступать.