Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
— Да, да, да, — закивал Голубь, но мне показалось, что он не очень хотел соглашаться. — Что-то в этом есть. Только теперь, пожалуй, не совсем ясно кто и кому подчиняется. До Воисвета Железного Церковь хоть в некотором роде и «служила» Лиге, но при этом имела и могла возможность отстаивать свои позиции. Была, так сказать, свободна.
— И что изменилось?
— Под тяжестью авторитета Воисвета она оказалась в тяжёлой зависимости от державных механизмов.
Павел вздохнул. На его лбу появились несколько глубоких
— Мне всё ещё верится… хочется верить, что корни нашей духовности уцелели. Церковь, безусловно, должна обновляться. Можно сказать — расти. Но вот этот фанатизм… я говорю о паладинах. Их агрессия, некоторая узость мышления… ограниченность… Мне приходилось много путешествовать. И вот помню, как однажды, будучи на Тенебре и разглядывая сооружения эльфов, меня вдруг посетила такая мысль, что как бы обеднел наш мир, если бы в нём не было таких вот рукотворных красот. Исчезли бы они в одночасье и из Сарнаута, тогда пропала бы одна из его значимых частичек. И это уже был бы не тот мир… А с другой стороны, подумал я тогда, если бы все аллоды были одинаковыми… если бы всё вокруг однотипное… это ведь была бы невероятная потеря для Сарнаута.
Мне показалось, что Павел сказал последнее с какой-то иронией.
— Для священника у вас слишком… вольные взгляды.
— Для священника? А много ли вы их видели?
— Да есть один знакомый… товарищ… эльф…
Павел улыбнулся.
— Наша религия, — мягко начал он, — как в прочем и любая другая, не должна быть служанкой «политик». В Лиге, честно скажу, это не настолько явно проглядывается, но очень успешно к сему стремится…
— А где же, по-вашему, явно проглядывается?
— В Империи. Да-да, в ней. Некоторые недальновидные или нечистые на руку личности ищут спасения в хадаганском устрое жизни. Даже призывают к незамедлительным изменениям. И забывают, что когда-то Кания уже это проходила. Он тоже была империей. И род Валиров, правящий в ней, в своей алчной погоне за богатством и властью привёл бы её…
— Ого! Так смело! Валиры, особенно Четвёртый, чуть ли не записаны в сонм святых, а вы так пренебрежительно говорите о них. Их почти тысячелетнее правление…
— В любой империи есть силы, противоположные по своим взглядам. И если меж ними нет понимания, то, каким бы крепким ни было «здание», оно рухнет.
— Тут вы передёргиваете. Правление Валиров кончилось с наступлением Катаклизма, расколовшего Сарнаут на части. Их империя не пала из-за алчности и…
— Я говорю о тех последствиях, к которым постепенно приводило правление Валиров. Тенденция к упадку, росту недовольства… Сразу после Катаклизма каждый аллод стал сам по себе. Тенсесу понадобились гигантские усилия, чтобы вновь объединить Канию. А ещё большие, чтобы создать Лигу. А потом Церковь… Между прочим, Дар Тенсеса имел целью раз и навсегда положить конец разногласиям и с Хадаганом. А вместо
— Да вы отчаянный человек, Павел Расторгуев. Первому встречному высказываете такие крамольные речи…
— Крамольные? Вы ошибаетесь, господин Бор. Да и в вас я вижу родную душу, страстно желающей противостоять несправедливости… И, кстати, разве мы все не для этого были созданы?
— Нихаз его знает для чего! — отмахнулся я.
— Нихаз? Славное уточнение…
Снова ирония. Я упёрся взглядом в лицо Павла. Тот вдруг мне подмигнул:
— Знаете, а Валиры были моими предками. Удивлены?
— Есть немного.
— Когда я жил на Умойре, то изучению периода их правления посвятил немало времени.
— Надеюсь, это принесло пользу.
— Принесло, — согласно кивнул головой Павел. — Если вам кажется, что я осуждаю род Валиров, то это не так. Скорее, восхищаюсь… но не всеми его представителями.
Он вдруг так странно заулыбался, что я волей-неволей напрягся.
— За всё приходится платить, — заявил Голубь. Мне показалось, что подобное выражение я уже от кого-то слышал. — К примеру, меня за свои взгляды… отлучили от Церкви.
— Да? То есть… Подождите! А как же слова про то, что вы приехали сюда…
— По своей воле, — вновь улыбнулся Павел. — Я приехал сюда по своей воле.
— Зачем? И почему до сих пор носите рясу?
— Во-первых, я не перестал верить в Свет, в его силу. Во-вторых…
— Они возвращаются, хозяин, — ослышался шёпот Воронов. — Хфитнир и друидка.
Я резко встал и направился к двери. Голубь осёкся и удивлённо поглядел на меня.
— Ну, наконец-то! Где их только Нихаз носил? — распахнув двери и выйдя наружу, я увидел знакомую парочку.
Стояна восседала на огневолке. Она заметила меня и помахала рукой.
— Кто это? — послышался удивлённый вскрик сзади.
Это был голос Голубя. Бывший священник удивлёно глядел на Хфитнира.
— Это же… это же… О, Сарн!
— Не надо его бояться.
— Бояться? Да я поражён! Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами! Огневолки вымерли ещё до Катаклизма.
Через некоторое время Стояна подъехала к дому.
— Где вы вдвоём подевались? — недовольно проворчал я.
— Ездили на Лысый взгорок, — улыбнулась друидка. — Там сейчас Вербова обитает. Вот и решила повидаться с ней…
— Ну, даёшь! Ты же…
Тут я запнулся и покосился на Павла, который с каким-то восторгом в глазах смотрел на огневолка. Хфитнир чуть присел, позволяя Стояне спуститься вниз, а сам сердито уставился на гостя.
Надо сказать, что огневолк никогда не заходил в дом. Он выбрал себе местечко у стены и обосновал там лёжку. Вот и сейчас зверь важно туда прошествовал.
— Ты же беременна, — негромко сказал я, приближаясь к друидке.