Прятки в облаках

Алатова Тата

— Вера Викторовна, а можно ближе к делу? — довольно нелюбезно оборвала ее ректорша.

— Извольте, — в голосе старушки прорезалось холодное неодобрение. — Мы отслеживаем колебания во временном потоке, это не такое уж редкое явление, как может показаться. Как правило, души — или сознания, в зависимости от того, какой учебник вы читали, — отправляются в прошлое перед смертью. Просто чтобы в последний раз взглянуть на дорогое им воспоминание или попрощаться с близким человеком. При этом, разумеется, никто из живых их не видит — представьте, какой хаос иначе бы начался. Такие предсмертные путешествия хорошо изучены и вносятся в специальный реестр. Наша кафедра аккредитована для подобных отслеживаний,

этим занимаются студенты на практике или младший научный состав. В будущее нематериальные разумные частицы, то есть души, отправляются куда реже, на такое способны только гении с блуждающим разумом вроде Арины Глуховой. К счастью, такие люди рождаются раз в одно-два десятилетия, и их блуждания принудительно глушатся артефактами. Но чтобы кто-то прыгал в прошлое без веской причины, как то: кома, клиническая смерть, умирание, — это атипичное явление. Так вот, возвращаясь к Марии Рябовой. Впервые она попала в наши списки восемнадцать лет назад, когда навестила некоего Сергея Сергеевича Дымова, в ту пору подростка.

— Не понимаю, — медленно протянула ректорша. — Сергей Сергеевич?

У Маши не было сил, чтобы обернуться на него. Она полностью сосредоточилась на лице Бесполезняк, будто стала глухонемой, разбирающей слова по движению губ.

— Подтверждаю, — коснулся ее слуха бесцветный голос Дымова.

И тогда безупречная, невозмутимая, стальная ректорша схватилась за волосы, разлохматив идеальную прическу.

— Объясните еще раз, — потребовала она. — Почему Рябова явилась именно к вам? Как?

— Как? Не знаю. Я бы с удовольствием переадресовал этот вопрос Вере Викторовне, это в ее компетенции. Осмелюсь предположить, что основными факторами послужили два события. Первое — то, что я как раз перед этим показал Маше… Марии воспоминание о нашей первой встрече, второе — удар по голове.

— Зачем? Что такого случилось восемнадцать лет назад, что вы сохранили это воспоминание достаточно четким, чтобы продемонстрировать его спустя долгие годы?

— Скажем, это определило мою судьбу, — мамочки, почему его интонации такие бесцветные? Может, это уже не Дымов, а какая-нибудь глиняная говорящая игрушка? — … с профессиональной точки зрения, Алла Дмитриевна.

— Подробности, — бросила она грубо.

— Их не будет, — наконец-то в Дымове проснулось что-то живое, и это оказалась угрюмая решимость. Он вообще не любил распространяться о личной жизни, это Маша давно заметила.

— Для чего вы показали Рябовой это воспоминание?

— Счел это разумным, — снова уклонился от внятного ответа Дымов. Ректорша одарила его испытующим взглядом, в котором явно прослеживалось намерение выяснить все до конца.

— Ладно. Опустим пока это, — резко сказала она и снова обратилась к Бесполезняк: — Итак, восемнадцать лет назад вы зафиксировали нарушение временного потока.

— Именно, — кивнула старушка. — Зафиксировали и присвоили ему идентификационный код. Прошу обратить ваше внимание, что нам всякий раз требуется почти пять месяцев, чтобы выяснить все детали — имена, конкретные временные точки. Будь у нас нормальное оборудование…

— Вера Викторовна! — повысила голос ректорша. — Восемнадцать лет назад меня здесь даже не было!

— Пять месяцев наговоров и формул, — упрямо повторила старушка. — И вот что я выяснила: эту аномалию вызвала Мария Рябова, которой на тот момент был всего лишь один год. Младенец, Алла Дмитриевна. Получилось у меня вычислить и отправную точку ее путешествия — октябрь этого года. Вместе с тогдашним деканом университета мы заархивировали этот случай, предположив, что это предсмертное, последнее путешествие Рябовой. Тогда мы понятия не имели, что Дымов ее видел. Однако этим летом Рябова вновь вызвала всполох

во времени. К счастью, у нас сохранились все расчеты по ней, и уже на следующий день я знала, что она явилась из января будущего года — прыгнула ровно на шесть месяцев назад, чтобы потребовать нож в качестве оружия собственного убийства. Таким образом, версия, что ее первое перемещение во времени было предсмертным, оказалась несостоятельной — ведь оно случилось в октябре, а мы теперь знали, что как минимум до января Рябова останется в живых.

До января?

До января?!

А что случится потом? Дина возьмет нож, а не веревку?

В голове Маши взрывались петарды. Бах! Бах! Бах! Вот бы не потерять сознание, нельзя же каждый раз падать в обморок.

Она некоторое время всерьез раздумывала о том, не начать ли носить с собой нюхательные соли, как в старинных романах. А где их, собственно, нынче вообще берут? Спросить бы у химиков-биологов.

Потом до Маши дошло, что ее мысли упрямо уплывают от темы беседы, потому что мозг не в состоянии переварить такие новости. И она попыталась сосредоточиться.

— Вторая аномалия этих перемещений во времени — то, что, когда Рябова материализуется в прошлом, с ней можно вести беседы.

— Правильно ли я понимаю, что Дина стала думать об убийстве Маши, потому что на это указала сама Маша? — уточнил Дымов.

— А по-вашему как? — воскликнула та. — Думаете, я какая-то маньячка или что? Да мне и дела не было до вашей Рябовой до этого лета! Мало ли какие первокурсницы шныряют по общаге! Ух, как я зла, вы даже представить себе не можете. Зачем втягивать меня в такое? Да я месяцами страдала от кошмаров, в красках представляя себе, как вонзаю нож в живого человека! Я даже купила этот самый нож… потому что ответственная. Раз Рябовой понадобилось умереть именно от него, а не от веревки… Черт, как я все это ненавижу!

— Стало быть, одно из этих видений и вырвалось на свободу, — подытожил долго молчавший Иван Иванович.

— Почему вы, Вера Викторовна, не пришли ко мне еще летом? — с ледяной яростью процедила ректорша. — Почему молча смотрели на то, как я пробудила Вечного Стража, как Сергей Сергеевич переквалифицировался в няньку, как Рябова пугалась собственной тени?

— Вы еще неопытный руководитель, — снисходительно улыбнулась ей Бесполезняк. — Я не буду вдаваться в подробности, как вы заняли это кресло, но будьте уверены: если бы во главе университета по-прежнему стоял Геннадий Петрович, то я бы к нему первому пришла за советом.

— Господин Сироткин покинул свой пост семь лет назад, — отчеканила ректорша, — а вы все еще не смирились с его уходом?

— Новая метла, оно, конечно, — себе под нос, но так, чтобы все слышали, проворчала Бесполезняк, — знай себе мети, а ни разума, ни мудрости. Уж Геннадий Петрович-то не блудил прямо на рабочем месте.

Маша с трудом выкарабкалась из вязкого оцепенения, в котором плавала, как полудохлая рыба, чтобы задать новый вопрос:

— Зачем вы тогда… украли артефакт у Сергея Сергеевича? Зачем прикинулись Лизой? Потащили меня в какие-то заросли?

Бесполезняк и Дина переглянулись.

— Мне нужна была ваша кровь, — призналась Бесполезняк, — больше, чем пара капель, которые могла бы раздобыть Дина, если бы случайно поцарапала вас в общежитии.

Тут у Маши, которая весь вечер держалась только на том, что пыталась угнаться за происходящим, вдруг, как у щелкунчика со свернутой шеей, закончилась зарядка. С жалобным, полным ужаса стоном «Сергей Сергеевич…» она развернулась к нему, неудержимо дрожа и захлебываясь слезами.

— Тише, Маша, — он без колебаний обнял ее, погладил по плечам, — это, наверное, для какого-то ритуала, а не в том смысле, чтобы обескровить вас насмерть.