Прыжок леопарда 2
Шрифт:
И что мужику не жилось?
– еще раз подумал Векшин.
Эти стены дышали какой-то загадкой, трогали тайные струны души. Такого не объяснишь - каждый из нас по-своему входит в чужое жилище и выстраивает с ним отношения.
– Был я когда-то в доме Островского, - нарочито громко сказал полковник, обращаясь не только к Аугусто.
– там тоже сейчас музей. На следующий день написал заявление в партию. Знаешь, амиго, я красивым словам не обучен и скажу тебе просто: он жил и умер солдатом. Не было у него ни бассейна, ни яхты - железная койка, да холодное одеяло. В общем, слабак твой Хемингуэй!
Не успел он это произнести, как вздрогнул от неожиданности: откуда-то слева, из-за
Тьфу ты, черт, чучело! Всего лишь, чучело. А рядом еще одно, чуть дальше еще и еще, как живые: зубр, тур, бизон, овцебык. Трофеи были развешаны по периметру комнаты. Казалось, что все они только что ворвались сюда сквозь многочисленные проломы в стене. Под их перекрестными взглядами стало как-то не по себе, а тут еще, на столе, заставленном бутылками со спиртным, зажглась настольная лампа.
Векшин посмотрел на часы: до прибытия космонавтов осталось сорок минут.
– Внутри, кто-нибудь есть?
– Исключено. Входная дверь на замке. В эти комнаты разрешается заходить только уборщице, экскурсоводу и особо почетным гостям.
– Кто же из них позабыл выключить свет?
– Какой свет? Каррамба!
Лампа горела перед самым носом Аугусто. Раскаленная нить накала была едва различима в слепящих лучах горячего солнца.
Может быть, все так и было?
– лихорадочно думал полковник, доподлинно зная, что нет. Ведь наличие или отсутствие света в любом охраняемом помещении - это первое, на что обращает внимание профессиональный разведчик.
– Ладно, зови мужиков, что-то мне здесь не нравится.
Векшин устроил тотальное прочесывание окружающей местности. Черти Рамироса облазили все закоулки. Сам он прощупал руками каждый шпангоут яхты; наплевав на условности и замки, измерил шагами все комнаты дома. Как говорится, узнал предмет лучше любого садовника, уборщика, экскурсовода. Даже сейчас он на память смог бы сказать: сколько бутылок и банок стоят на столе, а сколько лежит под столом.
Не волнуйся, все будет нормально!
– взывал он к холодному разуму, - Подумаешь, свет!
– халатность уборщицы, неисправность электропроводки, да мало ли что еще? Но только себя не обманешь: все было как-то не так. Он расставлял людей по зонам и секторам ответственности, а в душе нарастало смятение:
Этого еще не хватало! Может, меня "ведут", может, кто-то из пацанов, пользуясь случаем, тренируется? Да нет, я бы заметил, за спиной стопроцентно чисто... но кожей, кончиками волос он чувствовал чье-то присутствие.
А потом зазвучали слова. Не мысли - слова. Они не всплывали из подсознания, их кто-то произносил. Векшин сколько живет, столько и сомневается: было ли это на самом деле? Но тот монолог он запомнил до пауз, до интонации.
– Усеченная жизнь в усеченном теле. Ради чего? Она бесполезна как слава, как золото, как любое из чучел, что будут висеть на стене. Я видел их смерть на кончике мушки, они увидят мою - и все будут квиты. А ты говоришь, "слабак"! Жизнь - это не вечный праздник, а возможность себя испытать, пройти и осилить все, даже боязнь смерти. Ее я воспринял, как вызов, брошенный лично мне, но не сломался, не проиграл, а честно сошел с дистанции.
Векшин схватился за голову и присел на траву.
– Что с вами, амиго?
– донесся встревоженный голос, - может быть, привезти врача, здесь в рыбацком поселке...
– Ничего страшного, Август. Просто голова закружилась. Наверное, перегрелся.
Когда все закончилось, он уходил последним. Машина
– Возьмите, на добрую память от этого дома.
– В руках у него оказался колючий сверток.
– Что это?
– Отросток кактуса. Подержите его в теплой воде, а когда появятся корни - пересадите в горшочек и поставьте на подоконник, желательно на солнечной стороне. Кактус очень неприхотлив, он выживет даже в Москве и когда-нибудь обязательно расцветет.
– Я коренной ленинградец, - зачем-то уточнил Векшин.
– Спасибо тебе, Август... иак как, говоришь, африканцы зовут колдунов?
– Ньянга.
– В королевстве Лоанго (это на западе Африки, почти у экватора), почитают Вене. В этом слове все: власть, религия, уклад, образ жизни... духовная связь между теми, кто умер и ныне живущими. Но здесь, в Сан-Франциско-де Паула, что-то совсем другое...
Глава 29
Островок был с хренову душу, не слишом презентабельный для уважающего себя океана. Со стороны пролива его прикрывала небольшая лагуна - огромная лужа с узким, неровным входом. Чуть дальше, там, где пенились барьерные рифы, шельф отвесно перетекал в настоящую глубину. С другой стороны лежала песчаная отмель. Тянулась она далеко, до побережья Кубы и была щедро выстлана морскими ежами и звездами, ловушками на лангуста, промышленными колониями моллюсков - караколл и раппанов - объектов республиканского экспорта. В общем, типичный атолл. На нем приютилась пара кокосовых пальм, приземистые мангровые деревья и еще какой-то кустарник. Это все, что удалось обнаружить на пятачке сто на двести, если мерить широким шагом. Жить можно, главное - нет дождя и есть к чему привязать гамачок...
Векшин проснулся за час до рассвета. Встретить солнце в открытом море - его давнишняя слабость. Да и дел намечалось по горло: скоро пожалуют гости, а на пляже грязища, бесконтрольное пиршество мух! Океанский прилив всегда возвращает долги: пустые бутылки и банки, водоросли в пятнах мазута, полиэтиленовые пакеты - все это щедрой дланью разбросано по песку. На мелководье застряла дохлая манта - разновидность акулы, больше похожая на морского ската. Молодая рыбешка и глупая: всего-то метр высотой да четыре в диаметре. Попала, наверное, в рыбацкие сети и задохнулась. Ее предстояло убрать, прежде всего. А потом уже все остальное: спрятать канистры с бензином, притопить лодку. Не стоит давать ясных ответов на незаданные вопросы, пусть гости сами ломают головы: как он сюда попал.
Манта уже разложилась. В тропиках все процессы идут быстрее: жизнь, старение, смерть. Даже солнце прыгает из воды, как поплавок после хорошей подсечки: раз - и уже светло.
Секундная стрелка шагнула в назначенный сектор и катер возник ниоткуда: легкий, воздушный, как ладошка играющего младенца - так же задорно шлепает по воде и сшибает верхушки волн. По широкой дуге, он обогнул остров и, не снижая скорости, устремился к входу в лагуну. Было видно, что тот, кто сидел за штурвалом, посещал этот остров не раз и фарватер знал хорошо. Там, где на рифах вскипает пена, опытный шкипер резко убрал обороты и сразу же вырубил оба двигателя. Катер грузно присел, потом на своей же волне перевалил через камни. Пересекая лагуну, он уже погасил инерцию и, пройдя по воде последние метры, из последних сил ткнулся в песок. Салют, камарадо!