Прыжок в ледяное отчаяние
Шрифт:
— Что вы, Иосиф Самсонович очень строгий начальник, — рассмеялась она добродушно. — Замотаемся уж в шарфы, да коротенько поговорим на ходу. Ладно?
Анна Александровна источала уют и покой. Люша почувствовала к ней искреннее расположение. «Как она с неврастеником Валентином уживается?» — подивилась следовательша и спросила, натягивая беретку на лоб:
— Анна Александровна…
— Можно Аня, — прервала ее швея.
— Аня, меня интересует день самоубийства Виктории. Вы смогли бы описать — по часам, если возможно, передвижения вашего мужа.
Анна посерьезнела, недоуменно взглянув на Люшу.
— Постараюсь, конечно.
— Это обычное дело — узнавать алиби родственников и знакомых, — засуетилась Шатова. — Никакого
— Да я понимаю, — спокойно сказала Михайлова.
— Очень странная смерть Викчи, гибель этого бедняги Мячикова, да еще Толя. — Анна достала крохотный платочек из кармана, аккуратно промокнула наглаженным уголком глаза.
— Я помню тот день хорошо, потому что у нас с Валей совпали выходные. Это бывает нечасто. Я работаю два через два, у него график вообще мудреный, плавающий. Эфиры-то круглосуточные. То день, то ночь. Словом, мы выспались, я кое-что сварганила на обед, и поехали за покупками в супермаркет.
— А время?
Михайлова задумалась, кутаясь в воротник шубки.
— В магазине мы были около часу. Нет… С нами поехала соседка Зоя Феликсовна — надоедливая старушка, но отказать я ей никогда не могу. Валя всегда бесится, но тоже сумки ей таскает, — Анна открыто засмеялась. — Отдаем должок за заботу о наших мальчишках — она за ними в детстве присматривала. Так вот, она торопилась к двум на какое-то телешоу про здоровье. Все дергала меня: «Нюра, уже половина второго, Нюра…» — Михайлова смешно спародировала старушку, подергав Люшу за рукав куртки.
— А звонок Виктории мужу помните?
— Самого звонка не слышала. В мясном отделе копалась, а Валя уже к кассам двинулся, вроде. А вот когда подошла к нему, то увидела недоумение на физиономии.
— Он нервничал, кричал? — как о само собой разумеющемся спросила Люша.
— Да нет, — улыбнулась супруга Валентина. — Он был какой-то обалдевший.
— А что дословно он сказал?
— Что-то у Вики стряслось. Что-то странное. — Анна остановилась, задумчиво покивала головой. — Да! Он сказал «странное». И после все хмурился, молчал. Привез нас с Зоей, выгрузил и все раздумывал — ехать, не ехать. Понимаете, после гибели Лизы Сверчковы отгородились от всех. Даже Вальча не лез к Викче с заботами и вопросами, хотя они очень близки с детства.
Женщины, не сговариваясь, повернули назад. Теперь их путь стал еще труднее — приходилось идти против ветра. Люша, обутая в тонкие ботинки, непроизвольно начала подпрыгивать.
— Вика всегда была СТАРШЕЙ сестрой. Понимаете? Детство им выпало не безоблачное, мягко говоря. Ну, если коротко — полубезумный отец, очень слабая, задавленная мужем мама, в общем, нервный болезненный братик держался за серьезную ответственную сестру. А Вика очень любила и ценила Валю. Он, конечно, чокнутый у меня, — усмехнулась Аня, взглянув на Люшу, — но совершенно безобидный. Добрый и доверчивый, как ребенок. Хоть от папеньки задатки, сами понимаете. Мужчины вообще, на мой взгляд, слабее женщин, — категорично изрекла невозмутимая Михайлова.
На поднятую бровь дознавательницы рассмеялась:
— Взять нашего Иосифа Самсоновича. Моисей в пустыне! — Женщина вдохновенно воздела руку.
— А на деле без нас с Ларкой — это моя напарница, и мы все собственники ателье — шагу ступить не может. На нас отчеты, бухгалтерия, проверки. А свирепый сапожник — младенец, амеба. — Анна махнула безнадежно рукой.
— Слабые мужчины ищут сильных женщин. Сильные — слабых, — ответила Шатова.
— Вы это серьезно? — Михайлова снова заразительно рассмеялась.
— Видно, с мужем повезло. С сильным.
Пока Аня посмеивалась, Люша пыталась разобраться в этой и впрямь заковыристой задачке: кто у них в семье сильнее. По всему выходило — сын. Котька. А мать с отцом тянули на инфантильных школяров.
Возвращаясь домой, Шатова размышляла в томительной пробке над показаниями добрячки-Михайловой. Алиби Валентина, оказывается,
Войдя в темную и будто настороженную квартиру, Люша привычно позвала:
— Сашо'ка!
Не получив ответа, стремительно прошла в спальню и замерла на пороге: по ненавистному амбре и отчаянному храпу она поняла, что муж вернулся к старому: свински напился. Шатов разделался с запоями около пяти лет назад. И вот — реанимированная чертова зависимость будто лишила женщину способности дышать: так бывает от сильного удара под дых. Всхлипнув и с силой втянув воздух, Люша подлетела к кровати, зажгла лампу в изголовье и стала трясти бесчувственного мужа. Саша лишь перевалился на другой бок, промычав «все эт-тоо мер-рзосссть…»
Докричаться до сознания «сильного мужчины» не представлялось возможным.
Вор-рецидивист Иван Николаевич Береговой доверился этому хлыщу-карманнику Генке Попикову, потому что ситуация стала абсолютно неуправляемой. Барыга! Предатель! Будто в воду канул. Выкручивайтесь, мол, коллеги, сами. Скотина малохольная… Но главное: на такую прыть ментов консьерж никак не рассчитывал. Сколько ценных, а можно сказать, что и бесценных вещей пришлось побросать в уютном гнездышке, свитом главарем банды за последние годы! Один домашний кинотеатр с системой мультирум чего стоил. Э-эх, да что там говорить! Прахом, все прахом пошло! Легавые вышли на квартиру через два дня: здесь на острый Генкин глаз можно было положиться. И опрос соседей, и наставления бабкам у подъезда — все честь по чести. Бдите, мол, господа хорошие, за нехорошей квартиркой. Ожидайте дорогого гостя, чтобы передать в белые рученьки правосудия. Благо что успел с карточки все поснимать да наличку с «ломом» и кое-какой техникой прихватить. Но к хорошему ведь привыкаешь быстро: не мог бывший зэк ютиться невесть где и с кем, как бывало в юности. Привык к покою, теплой ванне и хлебушку с маслом. Не без икорки. Не без нее… Загаженная квартирка Генкиной алкоголички-сожительницы, без звонка и запора, на первом этаже подмосковного барака, которые сохранились, видимо, в качестве жутковатого напоминания об эре развитого социализма, рождала в Николаиче несвойственные ему депрессивные мысли. А может, хватит уже? Пожил красиво и красиво уходи: яд, веревка, прыжок с высотки. Ирония судьбы! Эта зажравшаяся баба со своим любопытством будто накликала беду. Все после того дня и пошло кувырком. И себе приговор подписала, и нам. На Алика, конечно, менты выйти не смогут. А если и выйдут? Что этот гастарбайтер знает? Что Николаич в дежурке кефир пил да в гости к Филиппову ходил? А Киру жалко. Вот нефартовый человечишка. Таким в нашем бизнесе делать нечего. Их Бог и прибирает поскорее. Правда, с Генкой дело иметь и того хуже — дрянь, апус. Будто специально напоминает, кто есть Николаич на самом деле, хоть тридцать раз просил бизнесмен не поминать воровскую кликуху: он с этим кланом завязал.
— Иди, Берег, уважь хозяйку — она вон буржуйской водки раздобыла. Ампула аж светится от чистоты! Плесни ему, Варь. — Генка кричал из кухни Николаичу, который сидел уж не первый день, как пришпиленный, в углу дивана. Он смотрел, водрузив на колени ноутбук, бесподобные советские фильмы. Наизусть эту «Весну» знал ведь, а все от Раневской с Пляттом оторваться не мог. Будто нырял в иллюзорную жизнь, прячась от нынешней, паскудной.
— Ну, презрение выражаешь?! — на пороге комнаты появился Генка, уже порядком набравшийся. — И обстановка не по вам, и пойло?! — карманник явно задирал Николаича.