Псих. Дилогия
Шрифт:
Дикое и яростное небо Чайки. Я уже любил его.
– Выше не лезь!
– заорал мне инструктор.
Почему обычно люди орут, разговаривая с тем, кто не может ответить? Я прекрасно услышал бы его и так.
– Аларм-систему видишь? Зелёные лучи - граница. Жёлтые - поднимешь тревогу, а к красным только сунься - и ты покойник. Испепелят раньше, чем икнуть успеешь.
Конечно, я их "видел", эти лучи. Узда, наброшенная на небо - и легкомысленно им не замечаемая. Я сделал
Шквал в лоб - норовит задрать нос, опрокинуть. Э, не пойдёт, приятель. Выравниваюсь, закладываю вираж - теперь ты мне поможешь, ветер. Он послушно подставляет упругую спину. Вираж выходит - хоть по циркулю обводи.
– Недурно, - бормочет себе под нос Никифоров.
Надо полагать, он думает, я его не слышу?
Хитрован старый. Ну, погоди.
Я ловлю потоки ветра, я чувствую их всем телом, умываюсь ими. Так поступают птицы - нужно всего лишь не бороться со стихией, а слиться с ней. Я выписываю все фигуры высшего пилотажа, какие могу припомнить, со злорадством подмечая, как руки инструктора нет-нет, да и дёргаются к пульту; я просто резвлюсь в небе - боже, как же мне его не хватало!
– я пью его и не могу напиться, не могу насытиться никак. Этим ветром. Этим воздухом. Этой свободой.
– Не лезь под грозовой фронт!
– кричит майор, возвращая меня к себе.
– Курс два-пять-ноль и снижайся, уходи на девяносто фаров.
Вот с цифрами мне непривычно. С трудом соображаю, где у меня курс два-пять-ноль. Впереди, совсем близко, бьёт молния - ярко-голубая, разветвлённая трезубцем, ослепительная.
– Остолоп!
– орёт Никифоров.
– Кто тебя учил, куда ты сунешься? Два-пять-ноль, я сказал!
Нахожу нужный курс, выворачиваю. Компенсирую боковой порыв. Неудобное направление, однако. Удираю вниз, оставляя на хвосте клубящуюся грозу.
– Два-пять-пять и снижайся на пятьдесят.
Уже вижу наш остров. Неужели все?
– Доверни на два-пять-семь и заходи на посадку.
Доворачиваю, снижаюсь. Чувствую, что не могу - просто не могу садиться, не могу вот прямо сейчас, сию минуту остаться снова без неба; я должен отыграть себе ещё хоть сколько-то секунд.
И я сваливаю машину в пике.
– Охренел?!
– вопит инструктор.
Я понимаю, почему он нервничает. Высоты-то уже нет почти. И он не может сейчас выдрать меня из слияния - просто не успеет перехватить управление и вытащить леталку. С другим инструктором я бы на такое, может, и не отважился. Сдали бы нервишки - меня бы оторвал и сам угробился. Но Никифоров не должен. Если правда то, что о нем говорят. Если он не совсем ещё старик. Если я в нем не ошибся.
Он молчит. Всё понял и молчит. Молодец старикан, и плевать на его характер. Свой человек.
Я делаю "обратную петлю", выходя из пике брюхом кверху, едва не чиркая спиной по белым гребням волн; тащу наверх дрожащую от натуги машинку -
– завершаю петлю и ложусь на прежний курс.
– Ещё раз такое вытворишь - убью, - спокойно и внушительно доносит до меня Никифоров.
– Лучше уж я тебя сам, чем ты - нас обоих.
Ну, хоть не кричит уже.
***
Когда я посадил леталку и вышел из слияния, майор молчал ещё несколько минут. Я тоже не рисковал заговорить - так и сидел, спелёнутый, как младенец, в своём узком и жёстком кресле.
– Не знаю, кто тебя учил, - сказал наконец Никифоров.
– Только ты ведь не летаешь, парень. То, что ты делаешь - это не полет. Это шабаш ведьмовской, вот что. Истерика это.
И он потянулся отстёгивать ремни.
Мы вылезли из машины на твёрдую землю, и я благодарно похлопал по округлому боку "стрекозу", а потом осторожно потрогал симбионта у себя на шее.
Было бы обидно вдруг проснуться на борту тюремного транспортника.
Нет, это мне не снится. И Никифоров, старикан вздорный, врёт. Я летаю, и буду летать. Потому что я предназначен для этого.
Навстречу нам спешил Мосин, за ним поспевал капитан Диб. Надо полагать, в наблюдательном пункте сидели. Полковник лучился довольством. Неужели он действительно не был уверен?
– Что скажете, майор?
– с виду небрежно поинтересовался Мосин, подходя.
– Ваше мнение? Подготовим парнишку за три недели, а?
Судя по всему, в ответе он не сомневался.
– ...!
– отозвался Никифоров неожиданной нецензурщиной.
– Всё торопитесь, вам бы всё коней гнать! А будет ли толк?
– Так, - посерьёзнел полковник, нехорошо глянув на меня.
– Так. Он сам летел, или...
– Сам, - вздохнув, честно признал майор.
– С какого момента?
– С начала до конца.
– Так, блин, чего ж вам ещё?
– Я, блин, летунов привык готовить!
– набычившись, выдал старикан.
– Что-о?
– А то! Если вам нынче камикадзе понадобились, так ко мне не по адресу!
Какое-то мгновение мне казалось, что сейчас Мосин сделает что-нибудь очень неуставное - например, заедет костистым кулаком в упрямо выдвинутый подбородок майора, который иначе, пожалуй, было и не вправить.
Но полковник сдержался. Пожонглировал изогнутыми бровями - и вдруг расхохотался весело, дружески хлопнул Никифорова по плечу.
– Вот ты о чём, дружище. Ну, класс показать это я пацана попросил. Чтобы ты сразу увидел, что он может. Ты, Константиныч, меня первый день, что ли, знаешь? Люблю прихвастнуть, товар лицом, так сказать. А камикадзе мне без надобности, как и всегда. Летуна хорошего сможешь из него сделать?