Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода
Шрифт:
Отчаяние
Обычно, но не всегда, клиент уже прошёл через период, когда он пытался жить с тревогой и болью, а также через период, когда он пытался облегчить их по отдельности или вместе, используя подручные средства: ища отвлечений, меняя ту или иную часть жизни (место жительства, работу, семью, отношения, друзей), используя силу воли для подавления нежелательных чувств, и т. д. Когда клиент приходит в терапию, он обычно в отчаянии, хотя этот факт может ускользать как от терапевта, так и от него самого. Сознательно или нет, клиент приближается к панике от того, что попал в ловушку чувств, на облегчение которых, кажется, нет надежды.
Терапевт, впервые встречающийся с клиентом, должен быть чувствителен к вероятным, но часто подавленным или
Надежда
Психотерапия начинается не только потому, что клиента одолевают тревога и боль и ему отчаянно хочется облегчения. Начало психотерапии также отражает надежду клиента на то, что жизнь может быть другой. Это кажется таким очевидным, но мы часто не замечаем этого или принимаем как должное и перестаём уделять этому внимание. Надежда клиента связана с самыми важными вещами, которые он приносит в терапевтическую работу; она станет ресурсом, к которому мы будем много раз обращаться и который должен помочь клиенту пройти через сущий ад и даже, как это ни парадоксально, вопиющее отсутствие надежды.
Мудрый терапевт полностью выслушивает рассказы клиента о его страданиях, о попытках помочь себе, не увенчавшихся успехом, а также о попытках понять то затруднительное положение, которое сковывает клиента. Затем терапевт мягко исследует надежду клиента. Это должно быть сделано действительно мягко, ведь новый клиент, с готовностью рассказывающий о своих неприятностях, защищает надежду от недобрых глаз и голосов (и имеет на это полное право). Терапевт слушает о надежде не только чтобы понять, насколько реалистичны ожидания от терапии, — хотя это, разумеется, тоже важно, — и не только для оценки готовности клиента к интенсивной работе, групповой работе или другой форме терапии, — хотя всё это также важные вопросы. Чувствительный терапевт слушает в том числе чтобы узнать, как этот человек держался за ощущение возможности, проходя через страдания и разочарования, дабы вместе с клиентом почувствовать смутное или яркое видение того, что скрыто, то есть находится внутри и ожидает рождения.
Понимание клиентом самого себя
Люди — это существа, создающие смыслы. Нам всегда нужен смысл — без него мы сходим с ума или умираем. Когда мы пытаемся найти смысл в мире снаружи, в абстрактных понятиях (жизнь, добродетель, «Бог и страна») или в чём-то внешнем, мы становимся творениями этого внешнего и теряем автономию. Однако нам необходим смысл. Когда же мы обнаруживаем, что наши тревога, боль и отчаяние заставляют нас искать помощи, мы с большой вероятностью можем прийти к терапевту как к эксперту, который откроет нам до сих пор ускользавший от нас смысл. Хотя клиенты редко говорят об этом открыто, они часто воспринимают терапевта как человека, который через обучение и опыт обнаружил смысл бытия. (А мы, терапевты, тоже часто начинаем верить мыслям о том, что это так.)
Однако клиент пытается осмыслить свои страдания, своё мучительное положение ещё до часа первичного интервью. Человек всегда пытается объяснить это себе и, возможно, другим, назвать это, найти причины, а значит, и возможные решения. То, как он формулирует мысли о своих запутанных эмоциях, о тщетных попытках найти облегчение, о том, что могло вызвать это состояние, и о том, что с этим нужно делать, — то, как он складывает всё это в своего рода корзину смысла, — является важной частью того, что клиент приносит на первое интервью.
Иногда клиент с готовностью делится своими формулировками с терапевтом, словно ученик, сделавший домашнюю работу и ищущий признания
Терапевту важно узнать, как клиент формулирует свою ситуацию, однако он также должен помочь ему поделиться этим по-своему, вместо того чтобы вытягивать сведения по частям при помощи вопросов. Терапевты слишком часто бездумно обращаются с клиентами так, словно те инертны и не имеют полезных представлений о собственных условиях и потребностях. Такие терапевты умело пользуются списком вопросов, на которые ожидают получить прямые и лаконичные ответы. Те же, кто всё-таки поощряет объяснение ответов, порою слушают их лишь для обнаружения симптомов и наблюдения мыслительного процесса, не признавая более глубокого смысла, выражаемого этим человеческим существом в его уникальных встречах с жизнью.
То, как клиенты формулируют свои ситуации, прежде чем прийти в терапию, крайне важно. Это покажет гуманному и осознанному терапевту, как человек ведёт свою схватку с жизнью, какого рода смыслы наиболее полезны, какую роль различные ресурсы (семья, друзья, чтение, популярные медиа) играют в осмыслении опыта, что человек делает со своей внутренней жизнью (болью, тревогой, страхами, надеждами, желаниями), и многое другое. Кроме и вне этого взгляды клиента на собственные обстоятельства часто содержат много того, что точно указывает в направлении, в котором должна двигаться терапия, даже если рассказы клиента редко бывают полны.
Обращение за помощью
Когда наконец наступает день встречи клиента и терапевта и психотерапевтическое путешествие начинается, завершается давно развивавшийся процесс. Корни прихода в кабинет терапевта впервые протягиваются назад — почти наверняка к самым ранним дням жизни клиента. Одно из первых открытий человеческого существа показывает, насколько безопасно или небезопасно быть беспомощным, и приход в терапию обнаруживает беспомощность — по крайней мере так кажется большинству людей в первый день. То, что клиент видит в терапевте отца или мать (или обоих), учителя или другую авторитетную фигуру, настолько обычно, что стало избитым фактом. Это начинается ещё до первой встречи. Размышлять о том, чтобы обратиться к терапевту, человек может только в том случае, если создаст воображаемого терапевта. Из какого же материала конструируется эта фигура? Разумеется, из тех людей, которых я перечислил, а также из любимого дядюшки или тётушки, из священника, из карикатур, где пациенты лежат на кушетках и говорят нелепые вещи, из книг и фильмов о терапии, из собственной глубокой надежды встретить того, кто действительно сможет понять и помочь.
Таким образом клиент готовится к первому контакту. Разумеется, он обдумывает, как сформулировать свою ситуацию, а также размышляет о тех секретах, которые страшно раскрывать, о тех своих сторонах, которые являются предметом гордости и которые, как он надеется, выдержат проверку профессиональным исследованием, а также о небольших страхах и надеждах, неожиданно пролетающих через осознавание, которые человек ценит, хотя и считает немного детскими. Человек также думает о том, что ему известно о терапии и что он слышал или думал в подтверждение или опровержение этого. Будет ли терапевт настаивать на пяти встречах в неделю? Привяжется ли клиент к этому неизвестному и чужому другому и станет ли зависимым от него? Вынудит ли терапия клиента вернуться к тем конфликтам с супругом или родителями, которые так долго блокировались? Есть ли риск развода или разрыва отношений с родителями, потери работы или ухода с работы, ведь ходят слухи, что всё это происходит довольно часто? Сможет ли клиент наконец освободить ту тайную часть себя, того поэта или мечтателя, то потерянное творческое «я»? Будет ли терапевт молчаливым и неотзывчивым? Придётся ли потратить на терапию много времени и денег? Можно ли быть настолько эгоистичным, чтобы столько тратить на собственные потребности? Почему нельзя просто взять себя в руки и справиться со своими проблемами? Является ли признаком слабости или ущербности необходимость в обращении за подобной помощью?