Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода
Шрифт:
Теперь терапевт переходит ко второму шагу, продолжая указывать на паттерн, если этого не делает сам клиент. Следующий этап связан с указанием на то, что, блокируя себя таким образом, клиент, по всей видимости, преследует какую-то цель («Похоже, вам приходится быть осторожным и поддерживать контроль, когда вы думаете о Тиме» или «Наверняка есть причины, по которым вы становитесь безэмоциональным, когда имеете дело с тем, как влияет на вас Тим»). Если клиент высокомотивирован, это часто вдохновляет его на поиск возможного источника паттерна сопротивления. Как бы там ни было, как только клиент признаёт, что сопротивление ему полезно или было полезно, начинается исследование его скрытой функции («Если я дам волю своим чувствам, я могу быть с ним слишком суров» или «Я выяснил, что не могу ясно думать, когда перестаю контролировать свои эмоции»). Теперь каждый раз, когда клиент демонстрирует паттерн сопротивления, терапевт может говорить: «Вы, должно быть, ощущаете тревогу в связи со своими чувствами и с тем, куда они
Проработка слоёв сопротивлений
Работа по обнаружению и раскрытию корней сопротивления является одной из основных фаз интенсивной, всесторонней психотерапии. Обычно это также самая продолжительная и требующая усилий фаза всей работы. Её иногда называют чисткой лука, поскольку терапевт и клиент обнаруживают одно сопротивление за другим и делают возможным отказ от них.
Когда Кейт впервые приходит в терапию, она недоступна и безэмоциональна. Она стремится относиться к самой себе так же безлично, как относится ко всем остальным. Когда обнаруживается и прорабатывается первый слой сопротивления — её отказ поддаться эмоциональной вовлечённости в рассказ о собственной жизни — она начинает говорить об эмоциональных переживаниях, но пытается делать это с клинической безучастностью. После того как был выявлен этот слой, он в свою очередь уступил место периоду чрезмерного оптимизма, который служил очередным способом отгородиться от свободного и открытого внутреннего исследования (и осознания того, что она может быть подвержена неблагоприятным обстоятельствам и разочарованиям).
Таким образом, работа клиента и терапевта заключается в освобождении осознавания первого от стесняющих его доспехов и подкладок, которые когда-то служили ему, предотвращая то, что воспринималось как невыносимая боль или даже уничтожение. Этот процесс довольно прост в описании, однако в реальной терапевтической ситуации он крайне тонок и разнообразен. Через него нужно проходить многократно, со множеством изменений и нюансов. Необходимо снова и снова — таким образом, чтобы клиент глубоко переживал это, а не только признал на когнитивном уровне, — демонстрировать клиенту то, насколько вездесущи паттерны, ограничивающие жизнь, и то, насколько она в действительности ограничена. Такая проработка необходима для предотвращения помех процессу роста в форме интеллектуализации, для создания достаточной мотивации, способной провести клиента через очень болезненную и пугающую работу, которая ему предстоит, а также для обеспечения настолько обширного и центрированного осознавания, насколько это возможно. (Подробные примеры сопротивлений и их разрешения в ходе терапевтической конфронтации см. в [Bugental, 1976].)
Столкновение с экзистенциальной тревогой
Если партнёры до сих пор были настойчивы и эффективны в своей работе, они, вероятно, подходят к границе самой требовательной фазы всего терапевтического процесса. В этот момент становятся возможными оживляющие уровни терапии, названные мной в главе 1 освобождением и трансценденцией, и это тот момент, когда некоторые клиенты и терапевты останавливаются, решая не следовать дальше.
После того как сопротивления были в заметной степени вскрыты и проработаны, задача терапии заключается в том, чтобы поддержать путешествие клиента в ад и сквозь ад. Это звучит очень мелодраматично, но ни в коем случае не является преувеличением. Если клиент решает продолжить поиск большей аутентичности бытия, большей свободы от ограничений эго как того, что его определяет, а также воплощения трансперсональных возможностей сознания, он выбирает маршрут, лежащий через ужас, отчаяние и ничто. Этот ад состоит из самых пугающих и потому подавленных и вытесненных ужасов жизни. Клиенту приходится сразиться с демонами, которые являются отвергнутыми версиями его или её собственной природы и пугающими реалиями мира. Лишь упорно продвигаясь через эти муки, клиент может достичь такого обновления собственного бытия, что паттерны, до сих пор определявшие структуру его жизни, смогут быть отброшены.
Здесь можно ощутить параллель с сагами о поиске и героическими путешествиями, которые бывают очень разными: такими как «Одиссея», истории о хоббите и т. д. Литературные произведения, безусловно, стары как человеческая природа, и такая параллель неслучайна. Подобные истории — наше общее и в значительной степени бессознательное стремление победить силы внутри себя самих, не дающие нам обрести тот суверенитет в собственной жизни, который по праву является нашим.
Если говорить более конкретно, клиент должен начать отпускать защиты, которые так долго казались необходимыми, — список своих достижений, упорное требование справедливости, затянувшуюся гневную отрешённость, потребность ублажать других, претензии на объективность, неготовность к изменениям и неуёмные попытки всё знать и всё делать — и пережить ту самую тревогу, от которой ограждали его эти защиты. В конце концов клиент подходит к скрытым условиям человеческого существования, к тем источникам
Я начал говорить об этом этапе работы, упомянув, что клиенту предстоит путешествие через ад. Возможно, теперь ясно, почему это не преувеличение. Процесс поиска, которому способствуют раскрытие и постепенный отказ от сопротивлений, неизбежно движется от поверхностных жизненных забот к самым центральным. Таким образом, каждый клиент движется к встрече с личными, уникальными формами ужаса. Это не похоже на адские муки, изображённые Мильтоном. Скорее, это столкновение с тем, чего каждый из нас сильнее всего боится и дольше всего скрывал от сознательного внимания. Это настоящий, индивидуально спроектированный ад.
Экзистенциальный кризис
Проработка сопротивлений ведёт к вселяющему ужас столкновению с экзистенциальной тревогой, и это незаметно направляет клиента к границе кризиса существования. Похоже, что это ночное путешествие, тёмная ночь души или столкновение с Пустотой в той или иной форме и с той или иной степенью выраженности возникает во многих, хотя и не всех, курсах терапии, с которыми я имел дело.
Экзистенциальный кризис — это встреча со смертью. Клиент почти всегда обнаруживает, как образы и импульсы смерти без приглашения возникают в сознании. Могут возникнуть мысли о самоубийстве, а иногда даже суицидальные действия. Реже на поверхность поднимаются убийственные импульсы, обычно направленные на родителей или родительские фигуры. Клиенту предстоит убийство-самоубийство. Это образное выражение лишь в том смысле, что клиент выживает физически, а также в форме базовой структуры характера. В то же время всем способам, которые клиент использовал, чтобы придать плотность существованию и миру, приходится умереть. Для человека, находящегося в этом доме смерти, — это лишь академическое различие, поскольку он ощущает себя находящимся на грани распада, а мир — на грани разрушения. Действительно, эго клиента, концепцию которого я определил на с. 28–29 и 174–175, умирает — по крайней мере как основание для ощущения персональной идентичности.
Я не буду пытаться подробно описать всё, что подводит человека к этому опасному перекрёстку, а также все многочисленные соображения, которые должен учитывать терапевт, оставаясь с клиентом в это время (см. [Bugental, 1965, ch. 10]). Вместо этого я обрисую репрезентативный и часто центральный элемент эволюции, ведущей к кризису и через него.
Как мы видели в главе 1, Карен Хорни [Horney, 1950] описала то, как многие, если не большинство людей развиваются и живут в терминах двух отчуждённых образов «я». Речь идёт об идеализированном образе и презираемом образе. Идеализированный образ — это тайное представление о том, каким выдающимся мог бы быть человек, если бы только он мог быть всем, что ощущается как глубинный потенциал. Это преувеличенное представление, опирающееся на реалистическое осознание того, какая значительная часть потенциала остаётся в целом незадействованной, растёт, невзирая ни на какие ограничения, вмешательства окружения, внутренние конфликты — невзирая ни на что, кроме самых привлекательных намёков на превосходство. С другой стороны, презираемый образ питается страхами того, каким человек может оказаться, если его разоблачат. Он развивается из всех больших и маленьких тайных обманов, неудач, а также импульсов к насилию и непристойности. Он не обращает внимания ни на какие оправдания, ни на какие утешительные сравнения, ни на какое усиление восприимчивости или способности к самонаправлению, нагнаиваясь и разрастаясь подобно ночному кошмару.
Мы обнаруживаем контраст двух этих отчуждённых образов с бытийностью клиента, с человеческими слабостями и сильными сторонами, с уязвимостью к воздействию обстоятельств, а также с настойчивостью и смелостью. Оба образа функционируют на уровнях, далёких от полной осознанности, и их работа затуманивает реалистическое осознание собственного действительного способа бытия в мире. Идеализированный образ — это картина совершенства, почти божественной силы и универсальной привлекательности, которая, являясь крайностью, часто лишает вкуса реальные достижения и препятствует попыткам достичь того, что действительно достижимо. Презираемый образ — это портрет самой мрачной мерзости, неисправимого зла, где любой намёк на заботу или ценность воспринимается как простое лицемерие, а любое ценное действие оказывается лишь случайностью. Из-за преувеличенности этого образа человек часто вовлекается в оргии ненависти к себе, проходит через периоды отсутствия всякой надежды и проявляет деструктивные импульсы в отношении самого себя и других.