Птицеферма
Шрифт:
— Янтарная, ты чего замерла?
Ник подходит совсем близко; все еще улыбается. Привычным жестом зачесывает волосы пятерней назад, убирая от лица. На пару мгновений, пока они не успевают воспротивиться и упасть назад, открывается вид на неровный шрам на кончике брови.
— Ничего, — дергаю плечом, чувствуя неловкость от того, что рассматриваю напарника слишком долго и пристально.
— Эм, брось. Мы дома! — Ник обнимает меня одной рукой и притягивает к своему боку. — До-ма! — повторяет по слогам, чтобы я сильнее прочувствовала важность момента. — Дома, Янтарная! — смеется,
У него прекрасное настроение, и, несмотря на мое собственное, это вызывает у меня ответную улыбку.
— Вообще-то, ты был тут меньше двух месяцев назад, — напоминаю, по-дружески толкая напарника кулаком в плечо.
— Ну-у, мало ли где я был, — закатывает глаза к потолку. — С тобой, Янтарная, я не был тут два года. А без тебя — дом не дом.
Не знаю, что на это сказать. Иногда Ник шутя говорит об очень серьезных вещах, ответить на которые я не готова.
— Кто эта девушка? — спрашиваю первое, что приходит в голову, чтобы сменить тему.
— Какая? — Ник хмурится; растерянно оглядывается, по-прежнему обнимая меня.
— С которой ты только что разговаривал, — подсказываю.
— Аааа, — кажется, он уже совершенно забыл о своей недавней собеседнице; пожимает плечом. — Так, туристка. Спрашивала, что тут интересного, — Ник вдруг широко улыбается. — Янтарная, а ты что, ревнуешь?
Фыркаю.
— Вот еще.
Если бы это была ревность, все было бы просто и понятно.
Лучше бы это была ревность.
— Выдыхай, Янтарная, — весело советует напарник, крепче меня обнимая. — Теперь все будет отлично.
Выдыхаю, как было велено, и глубоко вдыхаю вновь. Легкие наполняются воздухом, но он не способен избавить меня от тяжелых мыслей.
С кем все будет отлично? С Совой? С Рисовкой? С Пингвином?
Господи, почему даже его образ с простреленной головой все еще стоит перед моими глазами?
Пробитый тяжелым прикладом висок Ворона, мертвая Чайка…
Ни к кому из перечисленных, не считая Совы, я никогда не испытывала теплых чувств. Тем не менее ощущение неправильности, несправедливости произошедшего душит меня изнутри и не дает расслабиться. Будто из меня вынули часть души, и она навсегда осталась там, на Пандоре.
Отвратительное чувство раздвоенности. Неполноценности.
— Пошли, — торопит Ник, увлекая меня за собой. — Старик уже трижды звонил. Сказал, что спустит с меня шкуру, если я не привезу тебя к нему в течение часа.
Вздрагиваю. Вскидываю глаза к лицу напарника.
— Сейчас?
Не знаю, что изменится, если оттянуть этот момент. Но мысль о том, чтобы приехать в наше отделение, по-настоящему вернуться, воскреснуть из небытия прямо сейчас, вызывает мурашки.
— Угу, — Ник морщится. Не похоже, чтобы его тоже грела эта мысль. — Я ему прозрачно намекал, что идея так себе. Но мне в очередной раз погрозили увольнением, — усмехается. — А кто же тогда будет твоим напарником?
— Старик обещал, что Пандора станет нашим с тобой последним совместным делом, — вспоминаю.
Пробираемся через толпу. Ник по-прежнему не убирает ладонь с моего плеча, благодаря чему мы ловко лавируем между спешащими
Напарник возмущенно фыркает в ответ на мои последние слова.
— Вот еще!
Пожимаю плечами.
— Он сказал мне это в нашу с ним предпоследнюю встречу. В последнюю его решение не поменялось.
— Ну, в сердцах он кричал это не единожды. Чем аргументировал в этот раз? — Ник шарахается в сторону, убирая нас обоих с пути женщины с громоздким чемоданом на воздушной подушке.
Я ее знаю. Это та самая «добрая» советчица из туалета. Женщина тоже меня узнает; одаривает моего спутника уничижительным взглядом.
Усмехаюсь и отворачиваюсь.
— Так чем аргументировал? — повторяет Ник свой вопрос, очевидно, решив, что я его не расслышала.
— Тем, что мы слишком печемся друг о друге.
Напарник хмыкает.
— Что тут скажешь? Отличный план: поставить в пару людей, которым будет друг на друга плевать.
— Может быть, он именно поэтому поставил тебя с Мейси Плун? — предполагаю. — Чтобы привыкал?
Ник закатывает глаза.
— Нет, Эм. Старик поставил меня с Мейс, потому что не было тебя, — от этих слов мне становится теплее внутри.
Напарник ускоряет шаг; подстраиваюсь.
Всю дорогу до Отделения сижу, приникнув к окну флайера. Под нами проносится город.
Ромеро. Столица Нового Рима.
Я родилась в провинции и переехала в этот мегаполис, ведомая мечтой — поступить в находящуюся здесь Полицейскую Академию, лучшую на планете.
Воспоминания приходят ко мне не вспышками, как раньше. Нет видений, нет давящей виски резкой боли. Пробелы заполняются сами собой, и приходит осознание — так оно и было.
Скверно училась в школе. Не из-за недостатка ума, а, скорее, из лени. У меня не было цели, я плыла по течению. Моя мать много пила и принимала наркотики, которые поставлял ей отец моего парня Дэвина. Они жили от нас через два дома.
Своего отца я не знала, а мама наотрез отказывалась о нем говорить. Не знаю, возможно, она и сама не знала, кто сделал ей ребенка. Просто однажды время действия ее противозачаточного имплантата истекло, а на новый не хватило денег. Так появилась я.
Как-то в приливе пьяной откровенности мама поведала, что долго хотела сделать аборт, но потом решила оставить ребенка — чтобы была помощь на старости лет. Наутро после той беседы мать просила прощения и убеждала, что все было совсем не так, и она очень хотела меня и с нетерпением ждала моего рождения. Но те ее слова навсегда засели у меня в голове.
Ошибка, случайность — вот кем я была для своей матери.
Пока я была совсем маленькой, мать работала. Подрабатывала то там, то здесь. Старалась. Правда старалась. Помню, как она часто приходила перед сном в мою комнату, обнимала меня, обдавая алкогольными парами, и плакала, обещая, что это в последний раз. Что завтра же обратится в клинику и станет образцовой матерью. Не обратилась.
Сначала я верила, потом смирилась. Все больше времени проводила на улице в компании таких же, как я, лишних детей. Рано научилась драться, рано начала пить крепкие спиртные напитки.