Птицеферма
Шрифт:
Кусаю губы, гипнотизирую взглядом стену. Не могу смотреть напарнику в глаза.
— А если я скажу: нет, открой люк и выпусти меня отсюда?
— Я скажу: черта с два.
Мои губы трогает слабая улыбка.
Вздыхаю, упираюсь лбом Нику в плечо.
— Полетели отсюда.
— Эта идея уже не кажется мне такой уж блестящей, — ворчит Дэвин, развалившись поперек сразу трех пассажирских сидений и то дело меняя позу и страдальчески вздыхая — пока взлетали, пока Ник посылал сигнал «sos»
— Поналетели, — поправляет Ник из пилотского кресла.
— Грамотей, — беззлобно огрызается Дэвин.
Все это время молча сижу на месте второго пилота. Смотрю поочередно то в лобовой обзорный экран, то в боковой иллюминатор. Но ещё чаще — на кровоточащую рану на боку напарника. Сколько уже прошло? Два часа? Больше? Я потеряла счет времени.
Система оповещает о получении сообщения. Пальцы Ника летают над панелью управления, вводя секретный код в бортовой шифровальщик. Не пытаюсь запомнить цифры — зачем они мне?
Снова отворачиваюсь к иллюминатору.
Неужели все кончилось? Не верю. Не могу поверить. И расслабиться тоже — не могу.
Зябко обнимаю себя руками.
Мне так долго казалось, что я разучилась чувствовать. Встать утром, пойти готовить завтрак, или завтракать — и работать. Потом — на огород или заняться уборкой и стиркой. Немного перетерпеть. Дожить до вечера. А потом снова проснуться утром, чтобы повторить вчерашний бессмысленный цикл.
С одной стороны, это было невыносимо. С другой — линейно, понятно.
Теперь — слишком много чувств. Слишком горько. Просто «слишком».
Перед глазами продолжает стоять образ мертвой Совы, с грустной, но в то же время умиротворенной улыбкой на губах. Рисовки — с грубо перерезанным горлом.
Это несправедливо. Что они могли совершить в прошлой жизни, что заслужили такую смерть? Имею ли я сама право на новую жизнь и возвращение в цивилизованный мир после того, как пару часов назад устроила настоящую бойню во дворе Птицефермы?
Говорят, бог прощает раскаявшихся. Но как быть с тем, что мне ни капли не жаль ни Кайру, ни Филина, ни безымянных людей, пришедших убивать мирное население? И можно ли считать население Птицефермы мирным, если все они осужденные преступники?
А имею ли я право называться непреступницей после всего того, что сделала?
Убивала ли я раньше? Судя по тому, как обращаюсь с оружием и совершенно не колеблюсь, прежде чем выстрелить в голову живому человеку, убивала и не раз. Испытывала ли я при этом угрызения совести или легко переступала через свои жертвы, всерьез считая, что профессия и необходимость выполнения задания дает индульгенцию?
Не помню.
Как и всегда, стоит напрячься и попытаться вспомнить прошлое, виски сдавливает болью, словно на моей голове титановый
Слайтекс. Ненавижу.
Глубоко выдыхаю и беру себя в руки. Еще ничего не кончено, и не время для рефлексий.
Поворачиваюсь к напарнику.
— Теперь я могу тебя перевязать? — спрашиваю строго.
Если за Ником не приглядывать, он, как и всегда, станет выжимать из своего организма все, на что тот способен, пока в итоге не свалится без сил.
— О да, давайте разведем тут лазарет, — недовольно ворчит сзади Дэвин.
Раздраженно оглядываюсь.
— Дэйв, заткнись, будь добр.
Тот ржет.
— Я очень добр, детка. Я даже вижу аптечку. Вон она, на стене.
Больше не слушаю, серьезно смотрю на Ника. То, что большую часть болтовни Дэвина можно пропустить мимо ушей, ничего не потеряв, я уже поняла. И то, что его проще игнорировать, чем заставить замолчать, тоже.
— Кровь уже почти остановилась, — отмахивается напарник. Ничего не говорю, продолжаю прожигать его взглядом. — Ладно, — воздевает глаза к потолку. — Если тебе так будет спокойнее.
— Будет, — отрезаю.
— Хорошо, — лицо Ника не выглядит довольным, тем не менее он соглашается. — Подожди, сейчас врублю автопилот. Нам уже не понадобятся никакие маневры.
Киваю и встаю, чтобы найти замеченную Дэвином аптечку.
Если все пойдет так, как говорит Ник, скоро подоспеет помощь, а на их судне наверняка есть врач и медблок с соответствующим оборудованием.
Но я давно не верю в то, что хоть один план может быть приведен в исполнение без погрешностей во времени. Десять минут могут превратиться в пару часов. И мне действительно будет спокойнее, если напарник перестанет истекать кровью. Тогда мы сможем спокойно дождаться помощи.
— Дэйв, ты не мог бы занимать поменьше места? — обращаюсь к продолжающему возлегать поперек целого ряда пассажирских кресел мужчине. Снимаю со стены аптечку.
Дэвин горестно вздыхает.
— И снова дама моего сердца выбрала не меня, — восклицает трагически; садится, а затем и вовсе встает, чтобы пересесть в недавно покинутое мною кресло. — Валентайн, вот что она в тебе нашла? — обращается уже к Нику, устроившись на мягком сидении и бессовестно водрузив ноги на панель управления.
— Я меньше треплюсь? — предполагает Ник.
— Ха-ха. Три раза «ха»! — фыркает Дэвин. — Нашелся молчун. Рыбак рыбака…
— Ноги с панели убери, пока автопилот не вырубил.
— Разбежался. Тебе — женщина. Мне — возможность вытянуть ножки. Все честно.
— Черт с тобой, — Ник еще раз проверяет показания приборов и, наконец, оставляет пилотское кресло. Все это время терпеливо жду его, раскрыв аптечку и разложив ее содержимое на одном из пассажирских сидений. — Янтарная, это правда лишнее, — снова пытается от меня отделаться.