Птичка для дракона. Улететь и спасти(сь)
Шрифт:
— Я знал, что скоро ты вернёшься ко мне, — проникновенно сказал Тольвейр, усаживая меня на кровать, и сел рядом. Взяв мою руку, он поднес её к губам, поцеловал, обжигая своим дыханием. Взгляд его чёрных глаз волновал душу. — Моя прекрасная обманщица Феолике… Ну, давай же, рассказывай о своих приключениях!
Пока я говорила, он создал на ладони иллюзорный колокольчик и позвал двоих слуг. А те принесли нам жаркое, сосуд с чем-то рубиново-красным, похожим то ли на кровь, то ли на вино — судя по запаху, всё же последнее, — и парочку бокалов. Слуги водрузили свои подносы на столик перед нами и,
— Значит, возвращаться на Риллону тебе в любом случае было бы опасно, — выслушав меня, подвёл итог Тольвейр. Я кивнула, пододвинув к себе поднос, и, слыша, как бурчит в животе, нетерпеливо взялась за вилку. В комнате жужжала муха, но я не обратила на это внимания.
— Тем лучше, что мы пока застряли здесь.
Я чуть нахмурилась, вспоминая, как беспокоились его родители о пропавшем сыне. Тольвейра, казалось, это ничуть не трогало.
— Да, но…
— Я понимаю, о чём ты хочешь сказать, — улыбнулся Тольвейр и разлил вино по бокалам. — Все ищут меня, тревожатся, куда я пропал, и, боюсь, наставником в академии Эльдрейни мне уже не бывать. Вместо меня поставят кого-то другого из рода Ирр. Или Тэн.
Я ела и слушала его, слишком занятая пережёвыванием мяса, чтобы вставить хоть слово. Да, Замок-Артефакт определённо готовил лучше.
— Но так ли всё это важно, — Тольвейр протянул мне бокал, — когда у меня… у нас здесь другая миссия, несоизмеримо важнее? А именно, избавить Гиркантию от преступной жрицы и демонопоклонников… с благословения Великой Матери?
Я отпила из бокала, глядя на воодушевлённого Тольвейра, думая о том, как же сильно он изменился. Не могла разобраться в собственных чувствах. Меня тянуло к нему, любовь по-прежнему грела сердце, но что-то было в этом драконе чужое, непонятное. И это приводило в замешательство.
— А она… Великая Мать… как вернула тебя к жизни? — тихо спросила я. Сколько ни слышала о разных чудесах, нигде и никогда не говорилось о чём-то подобном. Пусть мы, драконы, и были потомками Невидимого Бога, но до сих пор наяву видели только демонов.
Тольвейр усмехнулся:
— Поцелуем.
— Поцелуем?! — я так изумилась, что больше ничего не смогла добавить, а мой дракон рассмеялся:
— Да, я мог бы поклясться, что меня коснулись губами. Но, надеюсь, ты не будешь ревновать, Феолике, ведь ревность к божеству — это кощунственно.
Я выпила ещё вина и была вынуждена согласиться, а Тольвейр продолжал, отставив на поднос нетронутый бокал:
— Тем более, что ты и сама убедишься, что больше всего я жаждал именно твоих поцелуев, и ничьих других, — с этими словами он придвинулся ближе и расстегнул пару пуговиц на моём платье.
Я мгновенно забыла и про еду, и про вино. Мне стало жарко и хорошо; позабыв о каких-либо подозрениях, чувствуя себя непривычно, стыдно и волнующе, я пробормотала:
— Это ужасное платье…
— Сегодня же у тебя будет новое, — Тольвейр привлёк меня к себе, и я проворно стащила с него сюртук, а затем, ужасаясь собственной смелости, запустила руки дракону под рубашку. Ох, какие же у него были
— Достойное благородной драконессы из рода Ари? — выдохнула я, чувствуя губы Тольвейра на своей шее. То ли вино, то близость любимого ударила мне в голову, и я не отстранилась бы от него, даже если бы грянул гром, или сама Великая Мать появилась посреди комнаты.
— Приличествующее её высокому статусу, — и Тольвейр спустил платье с моих плеч так нетерпеливо, что порвал ткань. Да и демоны с ней! Я ничуть не более церемонно обошлась с его рубашкой. И прикрыла глаза, когда Тольвейр уложил меня на кровать, осыпая такими жадными поцелуями, что я вся запылала и вцепилась ногтями в его голые плечи. Отчего-то в памяти выскочило осуждающее лицо Сандрены со сжатым в тонкую линию ртом, и я тихо хихикнула.
— И драгоценности будут?
— Любые, — и, вымолвив это, Тольвейр впился губами в мои ждущие, приоткрытые губы.
Глава 4
Тольвейр
«Я призываю тебя. Явись перед мои очи, Тольвейр. Немедленно».
Проснувшись от голоса, который металлом зазвучал в ушах, я встал и оделся, стараясь не разбудить Феолике. Вчерашний день мы провели вместе — лишь изредка она отпускала меня, и всё не могла насытиться ласками и любовью.
Теперь Феолике крепко спала, сбросив с себя покрывало, в кружевной ночной рубашке. В лунном свете волосы, рассыпавшиеся по шёлковой подушке, казались жидким серебром. Настоящая Ари, утончённая и хрупкая, красивая неяркой, но благородной красотой. Я остановил взгляд на кольце, украшавшем её левую руку. Родовой артефакт, который нельзя было украсть или силой забрать у владельца. Полезная штука.
«Тольвейр!»
Я бесшумно зашагал к двери. Скользкую Богиню, легендарную Ти-Амату, желавшую повергнуть весь мир к своим ногам, не следовало заставлять ждать.
Я нашёл её в зале для ритуальных жертвоприношений. Здесь Грэйлек — Первый жрец, встреча с которым станет сюрпризом для моей Феолике, — убивал пленников во славу Богини. И чем больше она насыщалась кровью, тем сильнее становилась. Я равнодушно подумал, как повезло гиркантийцам, что мощь Ти-Аматы прибавлялась не только от крови, но и от веры людской. Иначе на полуострове не осталось бы в живых ни одного человека.
— Тольвейр, — голос Ти-Аматы смягчился. Она сидела на троне, составленном из осколков кристалла, в котором Богиня проспала несколько тысячелетий. Я благоразумно держался подальше от этого трона; кристалл, способный удержать Ти-Амату, даже в разрушенном виде казался опасным.
— Богиня, — я коротко поклонился ей и затем выпрямился, разглядывая чешуйчатое зеленоватое платье, облегавшее её стройную фигуру. Широкий пояс из металлических пластин обхватывал талию Ти-Аматы. В руке она держала старинный кубок в форме черепа и время от времени пила из него особым образом сохранённую ритуальную кровь.
Цветом эта кровь очень походила на вино, которым я вчера поил Феолике.
— Я хотела бы узнать, почему ты расправился с пятью деревенскими жителями, чтившими меня как Великую Мать, — голос Богини казался обманчиво мягким. Я перевёл взгляд на пальцы с длинными тонкими когтями, стиснувшие кубок.