Птичка польку танцевала
Шрифт:
Анна терпеливо дожидалась окончания их спора.
– Маша, спасибо за поддержку, – сказала она. Ей чудилось обещание дружбы с грубоватой, но искренней Владимировой.
– Поддержку в чем?
– С Джинни.
– А, это! Не стоит благодарности, я всего-навсего подтвердила очевидное.
Бывшая ведущая актриса машинально потянулась к Пекарской, углядев на ее платье какую-то едва видимую ворсинку. Мария Владимирова была патологической чистюлей и добивалась того же от других. Но в последний момент она так и не дотронулась
– Анна, нам тоже очень понравилось!
Это за спиной у Пекарской раздался голос еще одного баловня судьбы, Сергея Иварсона.
– Правда ведь? – обратился он к стоявшей рядом с ним маленькой девочке.
– Позвольте представить вам мою Анну Сергеевну! – гордо произнес актер, подталкивая дочку вперед. Казалось, что он танцует, даже стоя на месте. Иварсона не зря называли «королем походок». Танец жил внутри него.
– Посмотрите, какая выросла красивая барышня.
Девочка была очень похожей на отца, с такими же глубоко посаженными глазами и острым носом. Она застеснялась.
Пекарская протянула ей руку.
– Здравствуй. Я тоже Анна. Мы с тобой тезки.
Иварсон приобнял дочку.
– Вот, захотела посмотреть, где папка все время пропадает.
Девочка мило улыбнулась щербатым ртом, у нее не было двух передних зубов.
– Ты на гаштаролях пропадаешь… – прошепелявила она.
– Моя лапушка! – растрогался Иварсон. – Гаштаролях! А я скоро опять на «гаштароли» уеду. Знаешь куда? В Ленинград. Я там родился, когда он Петербургом назывался… Потом вернусь и долго-долго буду с тобой в Москве. Меня в кино будут снимать. Кстати, вы слышали, что Бердышев замучился искать актрису для своего нового фильма? – спросил он Анну и Марию. – Никто ему не нравится. Очень требовательный товарищ, немецкой выучки.
Владимирова, которая до того была равнодушна к разговору, сердито бросила:
– Ах, бедняжка режиссер Бердышев. Замучился! Да он сам не знает, чего хочет! Слышали мы про его немецкую выучку – полетели за море гуси, прилетели тож не лебеди.
Она была одной из неудачливых соискательниц. Ее уже утешило приглашение другого режиссера – правда, не такого известного, как Бердышев, зато съемки начинались прямо на днях.
– Да, – миролюбиво согласился Иварсон. – Но меня-то он недавно утвердил. Поэтому сообщаю вам, что называется, из первых рук.
Тут он заметил, что его дочка чем-то расстроена.
– Ты чего губы надула?
– Не хочу, чтобы ты опять уезжал, – пробурчала девочка, не поднимая глаз. Ее рот изогнулся обиженной подковкой.
– А я тебе подарочек привезу! – пообещал Иварсон.
Перед Пекарской возникла полутемная прихожая в киевской квартире: вернувшийся домой папа так же обнимает свою маленькую Аню, спеша обрадовать подарками.
Иварсон начал допытываться у дочери:
– Хочешь новую куклу? Или, может, тебе…
Он не договорил.
– Лялечка!
Иварсон устремился к возлюбленной, увлекая за собой дочь.
Владимирова с усмешкой посмотрела ему вслед.
– Вороне где-то бог послал кусочек сыру… Все, пропал наш Сережка!
– Наверное, любовь именно так выглядит, – сказала Анна.
– Да у нас тут каждый день любовь… И вечная весна. Щепка на щепку лезет! – прошипела Владимирова.
Так две совсем юных женщины говорили о чужой любви. Одна была не очень счастлива в раннем браке, а сердце другой оставалось непотревоженным в своем одиночестве.
Ляля приближалась к ним, благосклонно слушая Иварсона. Капризные губы кривились на ее нежном лице, обрамленном ореолом золотистых волос.
– Лялечка, мы везде тебя искали, – суетился перед ней Сергей. – Правда, Анюта?
Его дочь исподлобья посмотрела на папину подругу.
– Ну что ты стесняешься? Ты ведь знакома с Лялей.
Иварсон попытался подтолкнуть дочку к балерине, которая не выказывала к девочке никакого интереса, но Анюта намертво вцепилась в брючину отца.
– Ох, забыл совсем. Я ведь в бухгалтерию должен зайти! – Иварсон суетливо извлек из кармана свои мозеровские часы, посмотрел на круглый циферблат. – Доченька, побудь пока с Лялей, хорошо? Я мигом обернусь!
Он сделал шаг в сторону и тут же очень комично подвинул свою неспокойную ногу обратно, потому что увидел, как изменилось лицо Ляли.
– Иварсон, ты с ума сошел? – Одним глазом балерина сердито смотрела на своего провинившегося любовника, а другим – мимо него, словно лицо Сережи Иварсона опротивело ей навеки. – С какой стати я буду за ребенком приглядывать? Думаешь, мне делать больше нечего?
Взмах ресниц, разворот на каблуках, и Ляля гордо прошествовала мимо. А ведь только что стояла рядом, казалась близкой.
Иварсон растерянно выдохнул, откинул волосы со лба. Что делать? Его девочки отказываются дружить друг с другом.
– Вот такое, друзья мои, приходится мне выслушивать от моей прекрасной Ляли.
Пекарская наклонилась к Анечке, спросила ласково:
– Хочешь поиграть в моей гримерной? Покажу тебе краски и еще много интересного.
Анна гордилась своей новой грим-уборной. До этого в ее жизни бывали маленькие комнаты на много человек или, того хуже, какие-то продуваемые ветром будки, в которых надо было быстро-быстро переодеться, загримироваться, чтобы выпорхнуть наружу этакой жар-птицей.